– О, миссис Паркер! – приветствовал нас молодой продавец за стойкой. – Давно вас не видел.
– Привет, Дэнни, – улыбнулась Мэй. – Мы с племянником хотим взять что-нибудь для семейного просмотра.
Дэнни, худощавый парень лет двадцати с длинными волосами и серьгой в ухе, кивнул:
– Что-то конкретное ищете? Только что завезли новинки – "Форрест Гамп", "Скорость", "Интервью с вампиром"...
– Нет, спасибо, – покачала головой Мэй. – Мы хотим что-то из классики. Итальянские комедии, может быть.
Лицо Дэнни озарилось пониманием:
– А, для дядюшки Бена коллекцию собираете! У нас есть отличный раздел. Вон там, в дальнем углу.
Мы направились к указанной секции. Полки были заставлены кассетами с фильмами Федерико Феллини, Витторио Де Сика, Лукино Висконти. Но больше всего было комедий семидесятых-восьмидесятых.
– О, смотри! – воскликнула Мэй, доставая кассету. – "Укрощение строптивого" с Адриано Челентано и Орнеллой Мути. Бен просто обожал этот фильм.
Я взял коробку в руки. На обложке красовались фотографии главных героев – брутальный Челентано с характерной ухмылкой и красавица Мути в роскошном платье.
– А этот? – я показал на другую кассету. – "Синьор Робинзон".
– Тоже замечательный, – кивнула Мэй. – А вот этот – "Бархатные ручки" – просто шедевр. Мы с Беном пересматривали его раз десять.
Мы провели в магазине почти час, выбирая фильмы. В итоге взяли четыре кассеты – достаточно для полноценного киномарафона. Мэй была в восторге, её глаза светились предвкушением.
По дороге домой мы зашли в маленькое кафе-мороженое "Sweet Dreams", которое располагалось на главной улице Квинса. Заведение было оформлено в стиле пятидесятых – клетчатый пол, хромированные стулья, музыкальный автомат в углу, где крутились хиты The Beatles и Elvis Presley.
– Что будете заказывать? – спросила нас девушка за прилавком, симпатичная блондинка в полосатой форме.
– Мне двойное шоколадное в вафельном стаканчике, – сказала Мэй. – А тебе, Питер?
Я изучил меню на стене. Выбор был впечатляющим – от классической ванили до экзотических вкусов вроде тирамису или орехового пралине.
– Клубнично-банановое в рожке, пожалуйста.
Мы сели за столик у окна. На улице было довольно людно для субботнего утра – семьи с детьми, парочки, пожилые люди на прогулке. Осенний Квинс был особенно красив – золотые листья кленов создавали уютную атмосферу, а мягкий солнечный свет придавал всему какую-то сказочную нереальность.
– Знаешь, Питер, – сказала Мэй, облизывая мороженое, – я рада, что ты стал таким общительным в последнее время. У тебя появились друзья, ты больше улыбаешься...
– Просто нашел себя, наверное, – ответил я уклончиво.
– Твои родители бы тобой гордились, – добавила она тихо. – Ричард и Мэри всегда мечтали о том, чтобы ты вырос хорошим человеком.
Я почувствовал знакомый укол вины. Родители настоящего Питера погибли в авиакатастрофе, когда ему было шесть лет. Мэй воспитывала его как собственного сына, и в её словах было столько любви и гордости, что мне стало не по себе.
– Мэй, – сказал я серьезно, – я хочу, чтобы ты знала... Я очень тебя люблю.
Глаза Мэй наполнились слезами, но это были слезы счастья:
– О, дорогой мой... Я тоже тебя очень люблю.
Мы быстро доели мороженое и отправились домой. Дома Мэй сразу же принялась готовиться к киномарафону. Она достала большое мягкое одеяло, взбила подушки на диване, приготовила попкорн в микроволновке.
– Итак, – сказала она, устраиваясь на диване, – с чего начнем?
Я изучил кассеты:
– Может, с "Синьора Робинзона"? Что это за фильм?
– О, это классика! – воскликнула Мэй. – Челентано играет простого итальянца, который волею судьбы попадает на необитаемый остров с избалованной американской наследницей. Очень смешно и трогательно одновременно.