Когда он вышел, глаза его были красными.
— Питер, — сказал он хрипло, — спасибо. Если бы ты не был рядом...
— Я люблю её, доктор Коннорс. И сделаю все, чтобы она поправилась.
Он посмотрел на меня долгим взглядом:
— Знаю. Вижу это. И я... я рад, что у неё есть ты.
Мы просидели в больнице до глубокой ночи. Трис периодически просыпалась, мы немного разговаривали, потом она снова засыпала. Состояние её было стабильным, но врачи не скрывали обеспокоенности.
Около полуночи доктор Коннорс настоял, чтобы я поехал домой:
— Ты провел с ней весь день. Отдохни. Завтра тебе понадобятся силы.
Я не хотел уезжать, но понимал, что он прав. Поцеловав спящую Трис в лоб, я пообещал вернуться утром первым делом.
По дороге домой я думал о прошедшем дне. Я пропустил всю школу, не выполнил ни одного задания, не появился на тренировке футбольной команды. Но ни секунды не жалел об этом.
Трис была важнее всего остального. И я сделаю все возможное и невозможное, чтобы спасти её.
Дома меня ждала встревоженная Мэй:
— Питер, где ты был? Звонили из школы, сказали, что ты не появлялся на уроках.
— Извини, тетя Мэй. У... у моей девушки проблемы со здоровьем. Она в больнице.
Лицо Мэй сразу смягчилось:
— О, дорогой. Что-то серьезное?
— Пока не знаем. Завтра будут результаты обследования.
Она обняла меня:
— Если нужна помощь — скажи. Я работаю в святого Винсента, может, смогу что-то узнать или помочь.
— Спасибо. Завтра, возможно, воспользуюсь предложением.
Лежа в постели, я долго не мог заснуть. Мысли крутились вокруг Трис, её болезни, экспериментального лечения, которое мы разрабатывали с её отцом. Нужно было ускорить процесс. Любой ценой.
Время работало против нас.
Следующий день я провел в больнице, не отходя от палаты Трис. Результаты анализов подтвердили мои худшие опасения — острый лимфобластный лейкоз прогрессировал быстрее, чем ожидали врачи. Содержание бластных клеток в крови выросло до критических значений.
Доктор Коннорс был в отчаянии. Я видел, как он пытался сохранить самообладание перед дочерью, но в коридоре его маска спадала, обнажая безграничную боль отца, который может потерять самое дорогое.
— Стандартная химиотерапия может дать нам несколько месяцев, — говорил лечащий врач, доктор Стивенс. — Но в случае такой агрессивной формы заболевания прогноз осторожный.
Несколько месяцев. Этого было мало. Катастрофически мало.
Около четырех вечера, когда Трис спала под действием обезболивающих, а доктор Коннорс ушел встречаться с онкологами, меня вызвали к телефону на медицинском посту.
— Мистер Паркер? — голос был незнакомый, официальный.
— Да, слушаю.
— С вами говорит помощник мистера Фиска. Он хотел бы встретиться с вами сегодня вечером. Машина подъедет к больнице в семь тридцать.
— Я не могу сейчас...
— Мистер Фиск настаивает, — перебил голос. — Речь идет о деле особой важности. Касающемся здоровья мисс Коннорс.
Кровь застыла в жилах. Фиск знал о Трис. Знал, где она находится, знал о её состоянии.
— Понимаю, — сказал я, стараясь сохранить спокойствие. — Буду ждать.
Положив трубку, я вернулся в палату. Трис спала, её лицо было бледным, почти прозрачным. Я сел рядом с кроватью и взял её руку. Кожа была прохладной, пульс слабым.
Ровно в семь тридцать к главному входу больницы подъехал знакомый черный "Роллс-Ройс". Я поцеловал Трис в лоб — она не проснулась — и вышел на улицу.
Водитель молча открыл дверь. На этот раз в салоне, кроме Фиска, находился еще один человек — худощавый мужчина азиатской внешности в дорогом костюме. Его глаза были холодными, как у змеи.
— Питер, — приветствовал меня Фиск. — Позволь представить — мистер Ноуб, мой советник по особым вопросам.