— Теоретически — да. Но нужна лаборатория, оборудование, время на новые эксперименты...
— У меня есть место, — перебил я. — Оборудованная лаборатория в безопасном месте. Мы можем продолжить работу там.
Коннорс удивлённо посмотрел на меня:
— Откуда у тебя лаборатория?
— Длинная история. Главное — мы можем работать, не опасаясь новых нападений.
Он задумался, глядя на спящую дочь.
— Питер, а что если мы не успеем? Тот препарат, который ей дали, — он не постоянное решение. Эффект временный. Через несколько недель болезнь может вернуться с удвоенной силой.
— Тогда мы должны работать быстрее.
— Но если мы ошибёмся с дозировкой или составом... Экспериментальное лечение может убить её быстрее, чем сама болезнь.
Я видел, как он мучается. Любящий отец, готовый на всё ради спасения дочери, но связанный клятвой врача и научной этикой.
Коннорс встал и подошёл к окну. Дождь усилился, превратившись в настоящий ливень.
— Знаешь, — сказал он тихо, — когда я потерял руку, я думал, что это конец моей карьеры. Хирург без руки — какой из него хирург? Но я продолжал работать, искал способы восстановить утраченное.
— И нашли?
— Думал, что нашёл. Сыворотка на основе ДНК рептилий. Теоретически она должна была запустить процессы регенерации, восстановить руку.
Он повернулся ко мне:
— Но каждый раз, когда я был готов к эксперименту, что-то останавливало меня. Страх, сомнения, научная осторожность.
— А теперь?
— Теперь на кону жизнь моей дочери. И страх отступает.
Коннорс подошёл обратно к кровати и снова взял руку Трис:
— Понимаешь, Питер, есть вещи, которые важнее собственной безопасности. Когда ты становишься отцом, ты готов на всё ради своего ребёнка. На всё.
— Доктор, о чём вы говорите?
— Я испытаю препарат на себе.
Слова повисли в воздухе как гром среди ясного неба. Я почувствовал, как по спине пробежал холодок.
— Что? Нет, это безумие!
— Это единственный способ, — сказал Коннорс твёрдо. — Мы не можем тестировать экспериментальное лечение на Трис, не зная побочных эффектов. А времени на долгие испытания у нас нет.
— Доктор, послушайте себя! Препарат разработан для лечения рака. На здорового человека он может подействовать совершенно непредсказуемо!
— Зато мы узнаем, работает ли он. И если да — сможем безопасно дать его Трис.
Коннорс встал и начал ходить по палате:
— Знаешь, сколько детей умирает от рака, пока мы тестируем препараты? Тысячи. Десятки тысяч. И всё потому, что мы боимся рискнуть, боимся нарушить протоколы.
— Но ведь протоколы существуют не просто так...
— Протоколы существуют для защиты системы, а не пациентов. — Голос Коннорса становился всё жёстче. — Система требует безопасности, предсказуемости, контроля. А болезнь не ждёт.
Он остановился у окна:
— Иногда я думаю о тех учёных, которые испытывали лекарства на себе. Александр Флеминг с пенициллином, Барри Маршалл с хеликобактером. Они рисковали своими жизнями ради прогресса. И благодаря их смелости миллионы людей остались живы.
— Доктор, вы не думаете ясно! — Я встал и преградил ему путь. — Горе затуманило ваш разум!
— Наоборот, впервые за месяцы я вижу ясно, — возразил он. — Моя дочь умирает, а я всё ещё провожу эксперименты на мышах.
— Есть другие способы! Мы можем найти добровольцев среди пациентов в терминальной стадии...
— И сколько времени это займёт? Недели? Месяцы? — Коннорс покачал головой. — У Трис нет столько времени.
Трис зашевелилась во сне, тихо простонала. Коннорс сразу же подошёл к ней, проверил показания мониторов.
— Ей снится что-то плохое, — прошептал он. — Наверное, кошмары о больнице, о лечении...