— Не злоупотребляй, — предупредила Фелиция, забирая бутылку. — Нам ещё до утра сидеть.
— Почему до утра?
— Потому что ночью все проблемы кажутся больше, чем есть на самом деле. А на рассвете они уменьшаются.
Она сделала глоток и передала мне бутылку обратно.
— Старая воровская мудрость?
— Житейская мудрость. — Фелиция откинулась назад, опираясь на руки. — Сколько людей ты убил до этого?
— Много, — честно ответил я. — Но они были... другими. Наёмники Фиска, преступники. Мрази, которые не заслуживали жалости.
— А доктор Коннорс заслуживал?
— Он заслуживал помощи. Лечения. Шанса вернуться к нормальной жизни.
— Ты врач?
— Нет.
— Тогда откуда знаешь, что его можно было вылечить?
Я задумался над этим вопросом. Действительно, откуда? Мутация Коннорса затронула ДНК на клеточном уровне. Возможно, процесс был необратимым.
— Не знаю, — признал я. — Но должен был попытаться.
— Должен был? — Фелиция повернулась ко мне. — Кому ты должен? Богу? Обществу? Своей совести?
— Трис. Я должен был её отцу.
— Её отца больше не существовало. Остался только монстр, который хотел тебя убить.
— Но внутри всё ещё был человек...
— Был. И этот человек в последние секунды жизни попросил тебя позаботиться о его дочери. — Фелиция взяла мою руку. — Ты выполнил его последнюю просьбу, Питер. Спас девушку от монстра.
— Но теперь она меня ненавидит.
— Сейчас ненавидит. Позже поймёт.
Мы снова замолчали. Бутылка переходила из рук в руки, алкоголь притуплял острую боль, но не убирал её совсем.
— Почему ты здесь? — спросил я. — Случайно наткнулась?
— Видела, как ты поднимался. — Фелиция улыбнулась. — Подумала, не собираешься ли прыгнуть.
— А если бы собирался?
— Остановила бы. Слишком хороший из тебя получается герой, чтобы разбиваться о тротуар.
— Герой? — Я горько рассмеялся. — Какой из меня герой? Я убиваю людей, создаю армии мутантов, манипулирую окружающими.
— И спасаешь девушек от отравителей. И защищаешь невинных от монстров. И рискуешь жизнью ради других.
Она помолчала, глядя на луну:
— Знаешь, в чём разница между героем и злодеем?
— В чём?
— Герой мучается после того, как убивает. Злодею всё равно.
Простые слова, но в них был смысл. Фиск убивал без раскаяния. Хамелеон считал отравление Трис обычной работой. А я сижу на крыше и корю себя за смерть человека, который пытался меня убить.
— Может быть, ты права.
— Конечно права. Я всегда права. — Фелиция подмигнула мне. — Особенно когда дело касается мужчин.
Мы смеялись, передавали бутылку, смотрели на город. Говорили о всякой чепухе — о фильмах, которые нравились, о местах, где хотелось побывать, о том, каково это быть не таким, как все.
— А ты когда поняла, что... другая? — спросил я.
— В четырнадцать. Проснулась однажды ночью и обнаружила, что вижу в темноте как днём. А ещё могла лазать по стенам. — Фелиция хихикнула. — Родители подумали, что я наркоманка.
— А потом?
— Потом папу арестовали, мама ушла к другому мужчине, а я осталась одна. Пришлось приспосабливаться.
— Тяжело?
— Первые годы — да. Потом привыкла. Свобода — это хорошо, если знаешь, что с ней делать.
Время текло незаметно. Луна перемещалась по небу, город под нами жил своей жизнью, а мы сидели на вершине и делились болью.
Фелиция рассказывала о своих ограблениях — не ради денег, а ради адреналина. О том, как охотилась на коррумпированных полицейских и продажных судей. О том, как пыталась очистить имя отца, но доказательств всё не хватало.