И снова поднялся шум. Некоторые говорили, что Финвэ еще слишком молод и надо избрать кого-то более опытного, но большинство приветствовало нового вождя. Имин стоял рядом с Финвэ и ничего ему не подсказывал, но самим присутствием добавлял уверенности. Может быть, видя молчаливое одобрение старейшего, квенди и приняли нового предводителя так легко.
— А теперь принесите еды и забродившего сока, — велел Финвэ, когда все утихли. — Мы помянем Тату и Татье. Пусть каждый расскажет о них то, что хочет рассказать, и так мы будем помнить их и никогда не забудем.
Пока собирали совсем не веселый пир, к Финвэ подошли Инис, Энель, Эльвэ и Ольвэ, Атмо и Эктель, Махтан и еще множество других квенди, и каждый сочувствовал ему. Финвэ кивал и благодарил, но их речи не достигали его сердца. Он занялся тем, что должно, и просто не оставил в душе места для скорби. Иначе скорбь поглотила бы его, закрыла бы от него весь мир, как мох укутывает стволы деревьев. Такого Финвэ — вождь Финвэ — не мог себе позволить. Нужно было справить тризну, пересчитать добычу и сделать запасы. Узнать, кто именно из охотников потерялся в тумане, и отправить им помощь, если это разумно. Очень, очень много дел — и для душевной боли просто не оставалось места. Может, потому отец и мать всегда были так спокойны, если кто-то не возвращался с охоты?
А потом все собрались у большого костра и поминали Тату и Татье добрым словом. Финвэ каждого выслушивал и благодарил. Он пил, но совсем немного, несмотря на то, что предпочел бы напиться до беспамятства, даже сильнее, чем на празднике Времени Оленей.
— А ты правда не боишься даже Черного Всадника? — спросил Эльвэ после того, как каждый рассказал, что было у него на уме.
Эльвэ был выше и старше и смотрел на Финвэ сверху вниз, но теперь казалось, что они поменялись местами: Эльвэ остался таким же юношей, как и раньше, а Финвэ за эти несколько перемен звезд стал уже взрослым, а может, и вовсе старым.
— Я очень его испугался, — честно признал новый вождь. — Но больше я не стану его бояться, — он снова заговорил громко, уверенно и торжественно, повторяя уже данное обещание: — Пусть звезды и земля, и все, что есть вокруг, и все квенди, что слышали меня, будут мне свидетелями. Не убоюсь я ни Черного Всадника, ни любого другого чудища, как не убоялись мои мать и отец. Таково мое слово.
Он понимал, что не испугаться на самом деле куда сложнее, чем сказать об этом, но решил для себя твердо, что больше никогда не позволит страху лишить себя воли. И надеялся, что если в роковую пору вспомнит собственные же слова, это придаст ему храбрости.
========== V. Сон ==========
После тризны у Финвэ и впрямь оказалось ужасно много дел, и все были в новинку. К счастью, Имин действительно помогал ему. Он отпустил своих охотников домой вместе с Инис, а сам остался еще на некоторое время. Но Финвэ осваивался, и вскоре жизнь наладилась. Несмотря на туман, добычи принесли немало, а еще те нельяр, что не охотились, наловили в озере много рыбы и щедро поделились ею. Вскоре Имин, убедившись, что Финвэ больше не нуждается в опеке и советах, оставил его, на прощание заверив, что тот будет хорошим вождем и его квенди повезло с ним.
Финвэ старался заботиться о каждом из своего племени, а когда выдавалось свободное время, резал по кости или шил из шкур, чтобы не оставаться без дела. Он старался жить так, чтобы добираться до своей пустой хижины, едва волоча ноги от усталости, падать на шкуры и тотчас же забываться сном. В такие мгновения он ничего не помнил, никого не знал и ни о ком не скорбел, просто проваливался в тишину и темноту без сновидений. Но так не могло продолжаться долго. Со временем то ли дел поубавилось, то ли Финвэ стал справляться со своими новыми обязанностями легче и быстрее, и, кроме того, Нинкви, чтобы освободить его от части хлопот, взялась заботиться о нем, как могли бы заботиться друг и подруга одновременно. Теперь в хижине его обычно ждали горячая еда и выстиранные вещи. От этого становилось не так пусто и одиноко, и дом, хоть и не мог уже сделаться прежним, не казался мертвым.
Спустя две средних перемены звезд Финвэ перестал так выматываться и начал снова видеть сны. Но только сны не приносили ни отдыха, ни радости. Стоило смежить веки, как в темноте слышался ему голос матери. Татье звала его, громко и отчаянно, но ее крик звучал будто бы откуда-то издалека. А еще дальше ревели твари, что-то звенело и скрежетало, и потом голос матери срывался на протяжный, полный невообразимой муки стон. Финвэ бежал на зов, бросался в темноту, кишащую чудовищами и злобными тенями, что чернее тьмы. Он мчался, и под его босыми ногами был шершавый камень — то холодный, будто лед, то горячий, как раскаленные угли. Но как бы Финвэ ни спешил, голос матери только отдалялся и, в конце концов, затихал. Оставшись один во тьме, Финвэ просыпался, и привычный свет звезд казался ему нестерпимо ярким. Так случалось каждую перемену звезд. Татье звала сына, а тот никак не мог ей помочь.
Поначалу Финвэ думал, что это лишь игра его воображения, но разве может один и тот же сон повторяться просто так? Должно быть, его мать жива и страдает где-то на севере в руках жестокого Черного Всадника. Финвэ даже не мог представить, какие ужасы тот мог бы творить с ней, но во сне мать кричала так, что сердце болезненно сжималось. И сама мысль о том, что ее еще можно отбить у чудовища и спасти, не давала молодому вождю покоя. Но разве мог он взять своих охотников и повести их на север, в неизведанные земли, о которых рассказывают только страшные сказки, ради одной лишь призрачной надежды? К тому же, он помнил, что Всадник захватил Татье по его вине — значит, он и должен идти. Один.
Следующую среднюю перемену звезд Финвэ посвятил себя делам поселения. Он велел своим квенди добыть еще больше дичи и рыбы и все завялить, а также заготовить вдоволь грибов и ягод, плодов и орехов, кореньев и водорослей. Вместе с другими он укрепил загородь вокруг поселения и кое-где заменил ее частоколом. Собрал много дров на случай, если опустится туман и идти в лес станет совсем опасно. Квенди работали, не покладая рук, и многие были недовольны, но Финвэ оставался непреклонен и сам трудился больше всех. И наконец, обезопасив свое племя и обеспечив его пропитанием надолго, он собрал всех, чтобы рассказать о своих планах.
— Мне было видение, — говорил он. — Моя мать жива, и она тяжко страдает в логове Черного Всадника и зовет меня на помощь. Знайте же: она попала в плен к Черному Всаднику лишь потому, что защищала меня, и теперь я должен спасти ее.
Многие смотрели на него как на безумца.
— Но это невозможно! — воскликнул Эктель, и ему вторили возгласы еще доброго десятка квенди. — Прошло много времени, и Черный Всадник давно уже сожрал Татье.
— Не ты один потерял родных, — вторила ему Нинкви. — Это больно, но ты должен жить дальше. Ты хороший вождь, Финвэ. Мы любим тебя и не хотим, чтобы ты погиб.
— Вы не понимаете! — горячо возразил Финвэ. — Если Черный Всадник ест квенди, то почему он оставляет убитых и забирает только живых? Нет, он охотится на нас для чего-то другого. И, может быть, не убивает, а делает что-то еще, чего мы и измыслить не можем. Татье в моем видении кричала от боли и звала меня на помощь.
И снова племя было недовольно, ведь затея Финвэ все еще казалась совершенно безрассудной и могла привести лишь к гибели. Но тогда, перекрывая общий шум, заговорил Махтан:
— Финвэ прав! — заявил он. — Тех, кого забрал Всадник, мы всегда считали погибшими, но, может, они живы. И если так, то надо спасти их. Я пойду с тобой, вождь!
Финвэ поднял руку, призывая к тишине, и, когда квенди умолкли, готовые снова слушать его, ответил:
— Надежда спасти мою мать и всех прочих, кого забрал Всадник, есть, и я не могу ее оставить. Но ты, Махтан, не пойдешь со мной на север. Путь туда опасен, а Черный Всадник силен, и наше оружие не берет его. Я прокрадусь к нему и спасу всех, кого смогу, а двоих учуять проще, чем одного, — он сделал небольшую паузу, набрал в легкие воздуха и громко объявил: — Я пойду на север один. Мы собрали много припасов, и я ухожу, зная, что вы ни в чем не будут нуждаться. Махтан заменит меня, и, если я не вернусь, пусть он вами правит.