Прервав словесный понос человека, которому подавал руку столько лет, я заставил себя быть спокойным хотя бы сейчас. Чтобы не напугать Вику. Она и так в скором времени будет напугана, потому что накрутит себя до невозможности, что бы я ни сказал ей.
Потому что теперь ничего уже не будет как раньше. Не получится. Теперь будет война, в которой я собираюсь драться не на жизнь, а на смерть
—Да, я забрал ее себе.
Это именно то, что я сделал по жизни ведь, а не в данный конкретный момент.
—Она у тебя дома? Я сейчас приеду. Бл*ть, у меня дома сейчас штаб-квартира по ее поиску, клянусь.
Штаб-квартира. А ты вообще кто, мальчик?
—Нет, не приедешь. Приеду я, и мы поговорим.
—Друг, я чет не догоняю, а что такое? Где моя женщина, брат?
—Я тебе не брат.
И это не твоя женщина. Не была ею, не является и никогда не будет твоей женщиной.
Пока я с ним говорил, у меня все мышцы натянулись стальными канатами и почти воспламенились. Теперь я представляю собой оголенный провод.
Искрю и сверкаю от злости, и чем больше думаю о том, что он мог ее касаться, мог трогать, да даже на той же помолвке, тем сильнее меня потряхивает от оглушающей сознание отчаянной и нетерпеливой ярости, требующей немедленного освобождения.
Ни одна не вызывала во мне схожих чувств собственничества, ни одна не заставляла гореть от ревности, даже когда она и не была моей. Ни одна настолько плотно не влезала в голову под корку, как Вика.
Ощущение, что это все больше походит на больную одержимость, но мне плевать. Я решительно настроен сделать ее своей во всех смыслах и перевернуть землю, но вернуть все на свои места, чтобы моя женщина больше не плакала, не испытывала страх, не решала то, что и не должна решать для своего юного возраста, и самое главное — была рядом.
Приезжаю к Серому быстро, наверное, потому что снова нарушаю, меня вперед толкает самое древнее чувство, на которое способен человек.
П*здец, столько прожить, и чтобы сейчас тебя напополам разорвало от женщины, которую увидел всего лишь несколько раз.
Просто взяло и порвало на части, настолько порвало, что я без сожаления отказываюсь от человека, с которым мы прошли огонь, воду и медные трубы.
Мне открывают дверь моментально, как только я поднимаюсь на нужный этаж новостройки. Дыхание не сбивается даже, а это четвёртый этаж, на который я поднялся без лифта. Хотел успокоиться, чтобы может не сразу вкатать мужика в пол. Ничерта не помогло.
Увидел бывшего друга, а в голове сразу картинки, где он принуждает ее и целует против воли. И все клеммы сорвало, никаких моральных возгласов, ничего больше в голове нет, кроме концентрированного гнева, струящегося по венам.
Меня тянет вперед, и я вместо приветствия заряжаю Решетникову по лицу кулаком, отчего тот падает на спину, а я залетаю следом и приземляюсь на него сверху, продолжаю метелить.
Нас разнимают, что-то прилетает в ответ. Это такая мелочь по сравнению с тем, что он сделал с моей женщиной.
Глаза наливаются кровью, а может это совсем не фигуральное выражение.
—Какого х*я? — окровавленными губами шепчет он, заряжая мне по роже.
—Не смей больше к Вике приближаться никогда. Не смей, потому что я убью тебя, если ты просто посмотришь на нее, — какие-то парни оттягивают меня назад в подъезд, но я и сам не собирался тут оставаться.
Губа расшиблена в кровь, а по лицу Решетникова видно, что он в таком же ахере, как был я, увидев Вику в объятиях бывшего лучшего друга.
—Это теперь моя женщина, и за нее я буду уничтожать, — кидаю напоследок, сплевывая кровь на пол.
Это моя точка в этом разговоре.
***
Только на улице прихожу в себя, но Серый догоняет, теперь сам. Догоняет и разворачивает к себе. В его лице ноль понимания, он в шоке, ну или явно пытается понять, что происходит. Что ж, вряд ли поймет, как и я.
С появлением Вики я перестал мыслить, как прежний Архангельский, у меня теперь внутри перманентно искрит от появления девчушки, а еще безумно хочется просто закрыть ее у себя, чтобы ни одна падла не видела.
Даже показывать миру не хочется. Ревную зверски, остро и настолько сильно, что у самого внутри все переворачивается.
Смотреть на некогда лучшего друга не могу. Сразу желание втащить в челюсть и спросить «ну как же так, друг?», только теперь даже и это слово я выплюнуть в его адрес не смогу. Теперь вообще никак, получается.
—Ты чего п*зданул там? Вика где, отвечай немедленно, — он пытается за грудки притянуть к себе, но я обламываю эти попытки в лёгкую. Меня обжигает осознанием того, что он на ней повернут также, как и я. От этого аж мутит. Меня и мутит? Да, бл*ть…
Вика где, говоришь? Вика…Усмехаюсь и молчу, очевидно стараясь притормозить. Дальше эмоции только во вред, несмотря на то, что острое желание размазать его по асфальту имеется. Наверное, мой бывший друг не верит в то, что услышал.
—Я тебе ничего не скажу. Ублюдок ты, Серый, настоящий ублюдок. Никогда не думал, что скажу это, но все же. Я презираю тебя, не уважаю и даже руки не подам больше никогда. Заруби себе на носу, если я хоть раз увижу, что ты приблизился к ней на гребанный километр, или узнаю, что пытался связаться, я уничтожу тебя. Именно так, как умею только я, — упираю кулак ему в грудину, мысленно представляя, как на самом деле это могло бы происходить, будь я совсем уже без крышака.
—Ты че несешь такое? Это моя жена, — он приближается ко мне, ноздри от бешенства раздуваются. Я слишком хорошо знаю этого человека, чтобы не понимать весь спектр эмоций. От одержимости и до отчаянной ненависти, буквально выливающейся наружу.
—Никогда. Она не станет твоей женой. Никогда.
—Заткнись, друг. Заткнись.
—Я тебе больше не друг. Не смогу даже здороваться с тем, кто ради собственных хотелок принуждает девушку стать его. Заставляет и шантажирует, — бросаю ему, толкая от себя.
Серый мутнеет в секунду. Взгляд нечитаемый, злобный. Что-то ожесточенно проворачивается шестеренками в голове. Да, я теперь в курсе. И он понимает, от кого я это мог бы узнать.
—Ты к ней прикасался, — хрипит он, теряя все краски. Вот это реакция. Интересно, что будет, скажи я ему «да».
—Я свои отношения не освещаю в объявлениях на каждом столбе.
Решетников дергается, устремляется в мою сторону и с кулака пытается вырубить, но его эмоции и неспособность сконцентрироваться для качественно удара играют против него. Я заламываю его, но мне прилетает с коленки в пах. Не так уж и сильно, если принять во внимание состояние, в котором находится мой бывший друг.
Он в бешенстве и не способен больше слышать. Мой ответ не сказал однозначного «да» или «нет», я вообще толком не ответил ему, но он понял между строк. Между строк понял, что я был с его будущей женой.
—Я убью тебя, я убью тебя, — он вырывается и снова нападает на меня, но не выходит. Мы оба учились у лучших, и оба понимаем, как надо держать удар. Только он при этом слегка «потерян» от новостей, поставивших на колени. —Если ты хоть пальцем тронул ее…Я уничтожу тебя, — меня обдает волнами чистого гнева. В таком состоянии Решетникова я не видел никогда, он буквально убит и сражен наповал. В лице такое безумие открывается, что я начинаю всерьез задумываться, а не сошел ли он с ума часом.
Предпосылки для этого, очевидно, имеются.
—Оставь ее в покое. И насчет брата. Если и тут ты порылся, то пощады не будет, даже несмотря на нашу многолетнюю дружбу. Оказывается, я слишком плохо тебя знаю.
Серый вырывается из моего захвата и оседает на пол, ладонями упираясь в уже огненный асфальт, Жара добивает с самого утра, она плавит мозг и не дает мыслить рационально никому, кто попадает под его пагубное влияние.
С виду можно было бы подумать, что это убитый горем человек. С виду кажется, что случилось страшное, и кто-то умер, не дай Бог.