– За твою доброту.
Он не был добрым. Ни один добрый человек не сделает того, что он собирался сделать завтра, и при этом наслаждаться каждым мгновением. Но было приятно, что она так думает.
– И за заботу, я полагаю, – ее голос звучал как-то потеряно, и из-за этого голос у Эли стал жестче, когда он сказал:
– Ты должна позвонить властям, рассказать, что произошло сегодня вечером. Потребовать судебный запрет.
Она закрыла глаза и откинулась на подголовник.
Что это, если не знак глубокого доверия?
Эли изучал ее тонкую шею, представлял, как утыкается в нее носом, но затем напомнил себе, что он вот-вот выедет на дорогу и вольется в поток машин.
«Смотри вперед!»
– Это для твоей безопасности, – добавил он.
– Это сложно.
– Я в этом не сомневаюсь. Но даже если вы женаты и у вас общие дети, это не меняет того, что он может быть очень опасен...
– Он мой брат.
Эли поморщился.
– Черт.
– Да, – она повернулась к окну, за которым мелькали уличные фонари, – черт.
Теперь, когда он знал, что нужно искать, их сходство было налицо: рост, темные, почти черные волосы, разрез глаз, хоть цвет и отличался.
– Черт, – повторил Эли.
– Он не всегда такой, только когда выпьет... Ну, ты сам видел.
– Видел.
– Не думаю, что он действительно причинил бы мне боль.
– Не думаешь? Этого мало.
– Да, – она прикусила внутреннюю сторону щеки. – Мой... наш отец умер несколько месяцев назад. Мы были отчуждены, и не знали, где он живет, но он оставил нам маленький домик в Индиане. Винсент и я разошлись во мнениях, что с ним делать, – она повернулась к Эли. Удивительно, какой непринужденной она выглядела, хотя они были в его машине совсем одни. Это обезоруживало. – Тебе еще не наскучило?
– Нет.
Ее улыбка была блеклой.
– Нелегко отказать тому, кто разделяет пятьдесят процентов твоих генов.
– Я знаю.
– Знаешь?
Он коротко кивнул.
– Брат?
– Сестра. Никаких публичных домогательств, но она всегда находила весьма изобретательные способы свести меня с ума.
– Например?
Эли подумал о Майе в подростковом возрасте. Как она кричала, что он разрушил ее жизнь, и желает, чтобы он умер. Как она рыдала, сжимая его рубашку в кулаках, когда он настоял, чтобы нужно переезжать. Как она рылась в его вещах, типа искала там батарейки, а потом ходила по кухне и критиковала его выбор презервативов и смазки. Как ворчала по телефону, что он всегда оставляет ее одну, и может просто отдать ее в приемную семью, а потом злилась, когда он пытался провести с ней время.
– С братьями и сестрами бывает трудно.
– Уверена, что Винсент согласится с тобой.
– А вот я не уверен, что Винсент имеет право соглашаться.
Она так долго молчала, что Эли уже подумал, что это конец разговора, но потом она грустно сказала:
– Однажды, когда мы были еще детьми, он поздно возвращался домой от друга. Я, ждала его несколько часов, беспокоилась, думала, не попал ли он под машину или что-то в этом роде. А когда он наконец-то вернулся домой, вместо того, чтобы вздохнуть от облегчения, подумала: «Моя жизнь была бы намного проще, если бы он просто исчез».
Видимо, она сама от себя не ожидала такой откровенности – Эли понял это по ее растерянному взгляду. И он сам немало удивился, когда сказал:
– Когда родилась сестра, родители все время говорили, какая она идеальная. Я был так обижен, что неделями отказывался даже смотреть на нее.
Она не говорила ему банальности, не поднимала брови, не пыталась смягчить то, что сказал, а просто смотрела без осуждения (как и он на нее, когда она рассказала о том, чего стыдилась) пока Эли не отвел взгляд. Он даже ее имени не знал, а выболтал то, в чем никогда не признавался даже самым близким друзьям.
Вероятно, именно потому, что не знал ее имени.
– Где, по-твоему, Винсент узнал твой адрес? – спросил Эли, в основном для того, чтобы прекратить этот аномальный (иначе и не назовешь) обмен откровениями.
– В Интернете?
– Хреново, если так.
Он повернул направо, направляясь в Северный Остин. Той же дорогой он поедет завтра утром, и будет думать об этой женщине, а не о предстоящем дне. Она будет рядом, пусть даже только в его мыслях.
– Верно. Это хреново, – она снова откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.
На этот раз Эли воспользовался моментом и хорошенько разглядел ее длинные, очень длинные ноги, пышную грудь и красивый завиток ушной раковины. В ее характере было что-то колкое, острое, но тело было мягким.
Эли не знал, какого типа женщины ему нравятся, но она, похоже, была в его вкусе. Если бы не Винсент, он бы узнал наверняка.
«Какая, черт возьми, жалость!»