— Да я бы никогда!
— Сколько тебе лет?
— Двадцать…
— Двадцать два, — усмехнулся Олег.
— Вы узнавали? — покраснела Люба.
— И ты ни разу, ни с кем?
— Так было бы с кем!
— Ну как я сразу не догадался! — Олег с досадой хлопнул себя ладонью по лбу. — Ты же всю жизнь ждала меня!
— Как я могла вас ждать, если я вас не знала? — Люба отвела в сторону глаза.
Сама понимала, что выглядела сейчас глупо, но признаваться ему в этом не хотела.
— Не могла ждать, — кивнул он. — Но дождалась. Вот он я! Можешь получить под роспись!
— Под роспись? — Люба заинтригованно глянула на него.
Наверняка она подумала о росписи в загсе.
— Есть авторучка… — Олег подошел к ней, двумя руками обнял за талию.
Люба даже не дернулась, лишь только внутренне напряглась — до легкого дрожания в теле. И он не стал развивать вслух свою мысль. Авторучка с передергиваемым затвором, вовсе не фиолетовые чернила — все это так пошло. И неуместно — для девочки, которая мечтала о принце.
— Ты уже закончила? — спросил он, прижав ее к себе низом живота.
— Не надо! — Она изобразила попытку оттолкнуться.
— Я скоро уезжаю… Хочешь со мной?
Да, он мог бы увезти ее в Москву. На пару дней. Поселить в гостинице, покатать по городу в своем кабриолете, а потом обратно в Тьмутаракань. Только так и не иначе.
— Хочу!
— А ты будешь тушить пожар?
— Зачем? — пробормотала Люба, хмелея от прилива чувств и желаний.
— Чтобы я не загулял… Ты же не хочешь, чтобы я гулял от жены?
— Нет.
— А тушить умеешь?
— Я попробую.
Фартук снялся на «раз», платье — на «два». А на счет «три» Олег положил горничную на лопатки. И без слов, но наглядно объяснил ей принцип действия двигателя внутреннего сгорания. Запуск механизма, впрыск топлива, движение поршня в цилиндре. И это было нетрудно. Компрессия в ее цилиндре хорошая, но чувствовалось, что там побывал уже не один поршень. Впрочем, Олег на иное и не рассчитывал.
Слезы лились из двух глаз. Но в три ручья. И с ревом. Люба глаза не протирала, шла по дорожке с опущенными глазами. И ревела она с закрытым ртом — рыдания сдавленные, утробные.
— Ну и что у нас такое случилось? — спросил Федор.
Он принял дежурство, заступил на вахту. Погода отличная, настроение еще лучше. И работа у него не бей лежачего. Сторожка у ворот со всеми удобствами, с телевизором; зимой в ней тепло, летом прохладно. А природа какая! Один вид на Эбэр-озеро чего стоит… Зарплата, правда, неважная, в городе пацаны получают побольше. Но, говорят, скоро комбинат даст первую реальную прибыль, и тогда с начальства снимут за охрану по полной. Это сейчас оплата идет в щадящем режиме, но скоро все изменится. И тогда Федор заживет.
— Ничего! — всхлипнула Люба.
— Мажор обидел?
— Не твое дело! — в голос зарыдала она.
— Тише ты, уволят.
— Уже уволили!.. Сказали, чтобы я больше здесь не появлялась!..
— Все равно, тихо.
Федор обнял девушку за плечи, потянул в сторожку, и она покорно пошла за ним.
Строжка маленькая, но из двух комнатушек — одна остекленная, со столом и телевизором, в другой кушетка и холодильник. Федор завел девушку в спальное помещение, усадил на кушетку.
— Кто уволил? — спросил он.
— Мажор!.. Сказал, что я его обманула!.. А у меня только Генка был… — Люба на секунду задумалась. — И Славка… Ну, и с Гришкой немного… И не совсем…
— Что, значит — не совсем?
— Отстань! — Люба закрыло лицо руками и боком завалилась на кушетку.
— Идиот он, этот твой мажор!.. Сейчас девственницу только в младших классах можно найти.
— Я в старших классах была! — заревела Люба.
— Мне, например, все равно… — Его рука вдруг оказалась под подолом ее сарафана.
— Что ты делаешь? — Люба вдруг перестала плакать.
— Попка у тебя прохладная… Это из-за слез. Это же влага. А когда влага испаряется, температура понижается. Ты больше не плачь, а то совсем остынешь, тогда все…
— Я не плачу, — встревожилась Люба.
Федор переместил руку с одного полузадия на другое.
— Ну вот, здесь уже теплей…
— Это рука у тебя теплая.
— Ну, кто-то же должен тебя согреть… И счет округлить…
— Какой счет?
— Ну, кто там у тебя был? Генка, Славка и Гришкина половинка… Возьмешь мою половинку, и будет «три»…
— Какую половинку?
— С мажором по полной было? — изнывая от нетерпения, спросил Федор.
— Он как набросился на меня… А утром сказал, что я его обманула…
Люба вздохнула. Она уже поняла, что его мало интересует ее история о матросилах и бросилах. Он сам собирался задать ей жару, а она уже настраивалась на утешение. И на новое увлечение.