За несколько месяцев до своего семнадцатилетия она познакомилась с новоприбывшей Мари. Смешливая и неунывающая, она быстро завоевала успех даже у преподавателей и главарей. Фигура ее не уступала уму, так что девушка несколько раз выезжала на олимпиады и защищала честь заведения на шахматном турнире. Получив такой жизненный бонус, она не зазвездилась, а наоборот, приняла под свое крыло несколько изгоев. Энаре оказалась в их числе. Кто-то из старших обмолвился, что она дочь какого-то криминального авторитета, убитого за контрабанду. Жила девочка не бедно и отец не скупился на ее обучение. Так что всё это вместе в будущем помогло ей, но ненадолго…
Энаре помнила, как Мари радовалась тому, что приезжала комиссия с восточных городов оценить уровень жизни сирот и кто-то из чиновников даже захотел удочерить ее. Богатый, представительный мужчина располагал к себе. Жизнь обещала быть безоблачной и перспективной. Но на деле это оказался руководитель одного из крупных борделей, ищущий “девочек” для секс-торговли. Одной из девиц стайного главаря поперек горла была популярность Мари и она хитрым образом провернула аферу, чтобы Мари была одной из главных кандидаток на панель. Всё оформили через подставных лиц и дело бы так и замяли, кабы теплоход, отвозивший секс-рабынь, не протаранил местный баркас в море. Прибывшая полиция нашла тайный трюм, а в нем девушек в недвусмысленных одеждах. Всё это Энаре узнала, к своему сожалению, слишком поздно. А именно, когда ее и других “провинившихся” тащили волоком в подвал, дабы поставить “новый товар” взамен потерянного. “Пока еще всех не повязали и можно кого-то перевезти через границу” - так они сказали. Энаре с ужасом слушала разговор конвоиров и понимала, что эти люди не остановятся ни перед чем. Вступление во взрослую жизнь было настолько противным, что она мечтала умереть при транспортировке, нежели быть под каким-то потным и развратным извращенцем.
Поэтому, когда их клеймили (таких всегда клеймят, чтобы сразу было легко найти и опознать) печатью проституток на левую лопатку, она настолько сильно вырывалась, что разгромила часть комнаты и повредила себе горло. Ну а дальше произошел тот самый взрыв - ведь они прикоснулись к первой невидимой печати Перреза.
Чтобы скрыть следы своих преступлений, кто-то из руководства подсуетился и нашел мага-печатника, чтобы постирать память всем, кто мог проговориться. Вот только комиссия по чрезвычайным происшествиям соединила одно с другим и вывела преступников на чистую воду. Но это было уже после того, как Энаре отослали в Неомагический институт. Казалось бы, на этом всё могло закончиться, но Энаре четко вспомнила, что это была не последняя часть ее мытарства. В министерстве кто-то посчитал ее опасной и внешний вид девушки выдавал всё то, за что могли зацепиться правоохранительные органы. Отчего-то Энаре понимала, что с ней что-то не так - ведь других детей перераспределили по другим детдомам (это она слышала из разговоров спецслужб), а ее отослали аж так далеко! Также она вспомнила и свое настоящее имя, но новое ей нравилось больше, поэтому при рассказе о своих воспоминаниях Эдгарду, магичка четко дала понять, что новую главу своей жизни начнет с новым именем.
Мастер печатей давно ушел. Они остались на кухне одни. Энаре вначале сидела с влажными глазами и раскачивалась на стуле как припадочная. К таким воспоминаниям она явно не была готова. Когда всё встало на свои места, она вдруг рванула в свою комнату и проплакала не меньше получаса. Эдгард терпеливо ждал за дверью, затем тихонько постучал, вошел и обнял ее. Она продолжала всхлипывать, пока силы не покинули ее. Он осторожно повел ее на кухню и попросил рассказать то, что было возможно и не так шокирующе вновь вспоминать. Энаре кивнула и отстраненным голосом начала тихо пересказывать. Адель уже через пару минут капала себе успокоительное в чай, а Эдгард молча смолил сигарету за сигаретой. У него гуляли желваки, но он старался совладать со своими эмоциями. Изредка он задавал какие-то наводящие вопросы про имена или места, записывал в блокнот, а по окончании заперся у себя в кабинете на несколько телефонных звонков. Ему было плевать, что время перевалило за полночь.