Александр резко вдохнул, и его глаза на мгновение встретились с моими. В них мелькнуло что-то похожее на ужас? Отчаяние? Но в следующий миг его взгляд снова забегал по кабинету, цепляясь за мелкие детали, пытаясь укрыться за ними от меня, от себя, своих мыслей. Он начал нервно теребить ремешок своих часов, движения его стали ещё более суетливыми и беспорядочными.
– Не знаю… – пробормотал он, и голос его был едва слышен. – Пустота… словно что-то важное утеряно.
– Пустота… – медленно повторил я, давая ему время сформулировать свою мысль. Паузы в таких случаях – лучший инструмент. Они позволяют пациенту нырнуть глубже в себя, добраться до самой сути проблемы. – Расскажите об этой пустоте, Александр. Что вы чувствуете, когда она вас охватывает?
Он замолчал, теперь уже пристально глядя на меня. В его взгляде появилось что-то неприятное, холодное, отталкивающее. Будто за тонкой плёнкой здравомыслия скрывалось нечто тёмное и опасное. Зрачки его расширились, дыхание стало глубоким, тяжёлым.
– Это как дыра, – прошептал он, и голос его стал хриплым, словно он долго кричал. – Чёрная… бездонная… она поглощает всё… радость, надежду… остаётся только… голод.
– Голод? – я почувствовал, как по спине пробежал холодок. Это слово… в данном контексте звучало зловеще. – Голод чего?
– Не знаю… – он снова отвёл взгляд. – Пустота… словно… что-то важное… утеряно… После… того случая… на передовой, у Бездны… – Он замялся, сглотнул, и я увидел, как по его шее прокатилась капля пота. – Я… я сделал нечто непростительное. Один из раненых… он… был уже…ну, безнадёжен. – Александр говорил с трудом, словно каждое слово причиняло ему физическую боль. – Но он так цеплялся за жизнь, так кричал… – он содрогнулся, словно вновь переживал тот ужас. – И я… я… помог ему… уйти. Быстро. Безболезненно.
Он поднял на меня взгляд, полный безысходного отчаяния. В нём читалось раскаяние, но и… что-то ещё. Какое-то странное самооправдание, что часто бывает с людьми, пережившими подобное: они пытаются найти оправдание своим действиям в экстремальных ситуациях, списать всё на обстоятельства. Тем более, Мечниковы – известная династия лекарей. Для них такой поступок равносилен нарушению священной клятвы. А репутация для таких семей – не пустое слово.
– Вы… вы понимаете? – повторил он шепотом, и голос его дрожал. – Я… я нарушил клятву. Взял на себя право решать, кому жить, а кому умирать. И это видели другие…
– Александр, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал максимально спокойно и уверенно. Важно было не осуждать его, не давить на него, а создать атмосферу доверия и понимания. – Я не священник, я не могу отпускать грехи. И я не судья, чтобы оценивать ваши поступки. Но я знаю, что истинное искупление не в словах, а в делах. – Я сделал небольшую паузу, чтобы он успел осмыслить мои слова. – И ваше желание избавиться от этой тьмы, которая вас поглощает – это уже первый шаг на пути к исцелению.
– Исцеление… – он горько усмехнулся, и эта усмешка показалась мне ещё более болезненной, чем его слёзы. – Возможно ли оно? Когда эта пустота постоянно напоминает о себе? Она… шепчет… побуждает…
Александр сжал кулаки так сильно, что костяшки его пальцев стали совершенно белыми.
– Она говорит, что я поступил правильно, – прошептал он, и голос его был едва слышен. – Что слабые не заслуживают жизни. Что только сильные имеют право решать.
– Александр, – мягко перебил я его, стараясь не нарушать налаженный контакт. А в мыслях ставя ему предварительный диагноз – синдром Раскольникова. – Это не ваши мысли. Это эхо того, что вы пережили. Травма, которая искажает ваше восприятие реальности. Мы можем с этим работать. Мы можем найти способ приглушить этот шёпот. – Я говорил медленно, чётко проговаривая каждое слово, словно обращался к маленькому ребёнку, которого нужно успокоить, убедить, что всё будет хорошо.
– Как? – он поднял на меня взгляд, и я увидел в нём слабую искорку надежды. Маленький огонёк в бездне отчаяния. – Как заглушить голос… который звучит… внутри меня?
– Мы научимся различать ваши мысли и… навязанные вам идеи, – объяснил я. – Мы проанализируем ваши чувства, ваши страхи, мы найдём корень проблемы. И тогда… тогда вы сможете сделать выбор. Свой собственный выбор.
– Свой… собственный… выбор… – медленно повторил он, словно пробуя эти слова на вкус. И вдруг его лицо исказила злобная, отталкивающая гримаса. Глаза, ещё мгновение назад наполненные неуверенностью и надеждой, теперь горели холодным, безумным огнём. – А я уже сделал свой выбор, Андрей! – рявкнул он.