***
Впервые за столько времени меня преследуют вопросы. Я уже смирился с тем, что ещё неопределённое количество лет буду таким, как сейчас. Не смогу видеть своё отражение в зеркале, не смогу узнать, кем я был и за какой именно проступок стал другим. А ещё я смирился с тем, что никогда не вспомню своего имени.
Многие только и грезят о том, чтобы как можно быстрее раскопать воспоминания в глубинах мёртвой памяти. Вспомнить имя было важной частью этого. Я же вспоминать имя не хочу и даже не пытаюсь. Неужели что-то изменится после того, как я доберусь до прошлого? Станет только тяжелее.
Стёртое имя как стёртая жизнь.
Новое имя — шанс начать всё заново, пусть и в неживом виде.
***
В Сто Втором что-то меняется. Его поведение остаётся прежним, только вот рядом со мной он ведёт себя иначе. Это не выражается в действиях. Это выражается во взгляде.
Сдержаннее.
Осторожнее.
Тише.
Я невольно начинаю думать, что он что-то вспомнил.
Говорят, воспоминания о жизни меняют нас. Это тяжело, хоть у нас и нет сердца. Мы всё равно можем думать, размышлять. Мы способны понимать чувства. Мы способны чувствовать.
Мы не чувствуем физическую боль, но мы прекрасно ощущаем душевную боль.
Может быть, Смерть правильно делает, что лишает нас воспоминаний. Когда голова не забита всяческими мыслями о том, что было, легче работать.
Людям в этом плане сложнее. Они не могут абстрагироваться от окружающих проблем. Они вечно отвлекаются, теряя бесценное время.
У нас же есть определённая цель, на достижение которой брошены все силы. Не знаю, что чувствуют Наши, когда достигают её. Обычно воспоминания обрушиваются внезапным потоком, принося лишь боль. Мгновенно вспоминаешь, кто ты, что ты делал и почему ты мёртв.
Предполагаю, что это ощущение сродни упавшему гигантскому валуну прямо на голову.
Именно тогда Мы меняемся. Точно так же, как и Сто Второй.
Меня посещают плохие предчувствия. Неужели он сможет уйти на покой раньше меня? Несправедливость… Почему же так? Что такого случилось с ним и что такого случилось со мной?
Почему между нами такая огромная разница?
Понимание пропасти с каждым днём лишь растёт. Я такой уже слишком давно, он — ничтожно мало. Но стоит только мне заглянуть в его глаза, как я слышу внутренний голос.
«Тебе до него далеко. Он тебя обогнал».
Разговоры с Двадцать Девятой ничего не дают. Она всегда внимательно меня слушает, не перебивает. Однако её ответы чаще всего ограничиваются несколькими фразами, точно выражающими основную суть.
— Когда кому-то нужно уйти, он уходит. Мы — не люди. У нас всё не так, как у людей. Если Сто Второй не считает нужным посвятить тебя в его перемены, значит, это касается только него самого. — Она долго смотрит вдаль, на мост, не поворачивая ко мне головы. — Это борьба с самим собой. Ему не нужна твоя помощь.
Я тихо вздыхаю.
— Я и не собираюсь предлагать ему помощь. Но у него такой взгляд, что до костей пробирает.
Двадцать Девятая улыбается.
— Волнуешься?
— За себя волнуюсь. Такое ощущение, что мы были знакомы при жизни. Но это ведь невозможно.
Конечно, невозможно.
Когда сюда пришёл я — и когда сюда пришёл он.
— Смерть играет нашим временем. Ты знаешь его с того времени, когда он стал твоим подчинённым. Что было раньше, никто тебе не поведает.
Двадцать Девятая замолкает.
Я тоже.
Закрываю глаза и впервые за свою долгую вторую жизнь отчётливо осознаю: я забыл что-то важное. Что-то важное о прошлом.
И у меня до сих пор болит в груди.