В тени его вечной, огромной
Стоит обязательно женщина -
Незаметная, скромная,
Рубашки стирала ему она,
Письма писала нежные,
Шла с ним на смерть, не
раздумывая, Люба,
Вера,
Надежда…
Станка Пенчева
На заснеженном горном перевале Стара-Планина метель заметала бурые пятна солдатской крови. Тела товарищей, павших от турецких пуль, приняли свежевырытые братские могилы… Чтобы поднять боевой дух воинов, генерал Гурко [1] приказал провести на импровизированном плацу, окаймленном скалами, торжественный смотр с призывной музыкой горнистов, барабанной дробью. И сам на белом коне объезжал выстроившиеся войска, пристально вглядываясь в суровые, обветренные лица. Горное эхо вторило троекратному солдатскому «ура!»…
Этим январским днем 1878 года особо отличившимся русским воинам и болгарским ополченцам вручались награды. С достоинством принял георгиевский крест из генеральских рук статный голубоглазый гренадер Никифор Ефимов. Храбро действовал солдат - уроженец Смоленщины: одним из первых ворвался на турецкие позиции, метко разил врага, увлек за собой однополчан… Подметили в Ефимове командирскую «жилку» - произвели в чин унтер-офицера.
И теперь, стоя в строю и пряча в усы лукавую улыбку, Никифор раздумывал о превратностях судьбы. Ведь до сражений здесь, на Балканах, доля не была к нему благосклонной… Их многодетная бедняцкая семья, сколько он помнил себя, жила впроголодь, натерпелась от помещиков и их прислужников. Отец Никифора возглавил бунт крепостных крестьян против угнетателей. На глазах у мальчугана произошла ожесточенная стычка, во время которой отец ударом кулака зашиб до смерти одного из старост. Чтобы избежать расправы, сбежал куда-то на юг России… А семью «беглого» помещик проиграл в карты. И перевезли Никифора - еще мальчонку - в другой уезд Смоленской губернии, словно скотину.
На всю жизнь запомнил он взгляд отца, исполненный гнева, ненависти к угнетателям. От него перенял нетерпимость к несправедливости. Когда вырос и возмужал, тоже не мирился с алчными барскими приказчиками и старостами, обижавшими крестьян.
На том же боевом смотре получил награду побратим Ефимова - кареглазый смуглолицый болгарский ополченец Петр Черкезов. Их судьбы во многом были схожи. Петр тоже был из бедняцкой семьи. Не раз терпел унижения от турков-поработителей и своих болгарских богатеев… Черкезов, как и Ефимов, был «неисправимым бунтарем». За это был брошен в турецкую тюрьму… В селе Горна-Липница, где он родился, провел юные годы, с ним произошел случай, оставивший в сознании неизгладимый след… Кичливый сын турка-богача наглыми притязаниями преследовал скромную девушку-болгарку.
Однажды на малолюдной окраине Петр услышал крики девушки, зовущей на помощь. Он подбежал и бросился на обидчика, не побоявшись его влиятельной родни. Убить не убил, но проучил как следует.
На следующее утро юного болгарина схватили дома турецкие жандармы и увезли в стамбульскую тюрьму. Туда собирали непокорных со всей Болгарии, а затем отправляли на каторжные работы в далекий Диярбакыр, на восток Анатолийского нагорья, к истокам реки Тигр. Из тех суровых мест мало кто возвращался живым.
Пока из Диярбакыра возвращалось подразделение солдат-конвоиров, арестантов, подлежавших отправке, водили на разные тяжелые работы здесь, в Стамбуле. Как-то Черкезову приказали мыть полы в тюремном подсобном помещении. Петр оттирал мокрой тряпкой грязные, затоптанные солдатскими сапогами доски. Было душно, по телу струился пот. Притомившись, он провел тыльной стороной ладони по лбу, скользнул взглядом по стене. И вздрогнул! На гвозде висела форменная одежда, неосмотрительно оставленная кем-то из турков-охранников.
Черкезов бросил тряпку в ведро, выглянул в коридор - никого! Но из соседних помещений доносилась оживленная турецкая речь, прерываемая хохотом, - солдаты забавлялись…
«Будь что будет! Все равно пропадать!» - Петр сбросил с себя арестантскую одежду и стал поспешно натягивать турецкую военную форму. К счастью, она пришлась ему впору.
Каждую секунду могли войти конвоиры. Усилием воли юноша заставил себя успокоиться и размеренным шагом направился к тюремным воротам. Истомленные полуденным зноем караульные скользнули по нему безразличными взглядами… Не задержали!… Кровь прилила к лицу, застучала в висках. Неужели он на свободе?
Тем же неторопливым шагом он продолжал идти по вымощенной булыжниками пыльной улочке, вдоль тюремной ограды, пока, наконец, не свернул за угол. Затем побежал.