Выбрать главу
Я опять не успел распечатать письмо.Не сумел добежать до спасительной главной дороги.И хрустальное тонкое сердца окноНе омыл от бессонниц, грехов и тревоги.Я опять растерял красоту мимолётных мгновений.Городов перепутал и сёл адреса.И друзей позабыл телефоны и даты рожденийИ коню не засыпал на вечер овса.Я опять не учёл, не запомнил, не встретил,Опоздал, не успел, растерялся, устал.По будильнику вовремя утром не встал.Красоту бытия, как всегда, не заметил.Я опять колокольный призыв не услышал,Не обнял, не утешил, не дал, не помог.Хлопнул дверью – и с гордостью вышелИ свечу покаянную у Креста не зажёг.Я опять, зная чью-то беду – не заплакал.Мимо боли чужой, отвернувшись, прошёл.И в шеренге бойцовской не вышел на плато.Я опять в этой жизни себя не нашёл.

– Хорошие стихи, – сказал отец Борис.

– И мне тоже очень понравились, – неожиданно вступил в разговор Геннадий.

И они замолчали – потому что разговаривать больше никому не хотелось. Отец Борис вышел в пустой тамбур, постоял у холодного влажного окна: за стеклом в сумерках проносились поля и леса, мелькали селения – дрожащие огни печальных деревень… Пронзительный гудок паровоза в ночи бередил душу странной тревогой. Вспомнилось отчего-то: «Неистощима только синева небесная и милосердье Бога…» Отец Борис прочитал про себя вечерние молитвы – он помнил их наизусть.

А когда он вернулся в купе – Иван Николаевич и рыженькая Елена уже мирно спали на нижних полках. Не спал только Геннадий – он лежал на верхней полке, закинув руки за голову, – и думал о чём-то своём.

Ночью отец Борис спал плохо. Часто просыпался: в вагоне было душно, а от окна сильно дуло, в соседнем купе долго не ложились – смеялись, разговаривали, выпивали. Крепко уснул уже под утро и, разбуженный громким голосом проводницы, сначала не мог понять – где он вообще находится. Слезая с полки, почувствовал, как сильно болит шея – продуло. Глянул на часы: шесть утра.

Весёлая, бойкая проводница пошла дальше, громким голосом поднимая спящий народ – туалеты в старом вагоне были такими же старыми и закрывались задолго до каждой остановки.

Соседи по купе уже встали. Рыженькая беременная Елена копалась в дамской сумочке, Геннадий уткнулся в ноутбук, Иван Николаевич читал книгу и выглядел, несмотря на свои восемьдесят лет, свежим и бодрым. Улыбнулся отцу Борису:

– Ехать ещё порядочно – часа полтора… Вас ждём – позавтракаем вместе?

И они, как и вечером, быстро накрыли стол и доели вчерашние припасы, в том числе вкуснейший капустный пирог тёщи отца Бориса, Анастасии Кирилловны. Попили чаю, и даже Геннадий не отказался от совместного чаепития. Дорога сближает людей, и им уже казалось, что они давно знают друг друга.

В окно светило весеннее солнышко, солнечные зайчики отражались от стекла, в соседнем купе царила полная тишина – утомились, бедные, ночью.

Сдали постельное бельё, переоделись, а времени всё ещё оставалось много. Понемногу завязался разговор, и Елена спросила:

– Батюшка, вот у меня бабушка – верующая. Я и сама в Бога верю – только в церковь редко хожу, знаете, времени не хватает. А родители у меня совсем неверующие. Бывшие комсомольцы-добровольцы, коммунисты. Папа в райкоме когда-то даже атеистической пропагандой заведовал. Но они очень хорошие, добрые, порядочные люди. Им так трудно перестроиться… Ведь в детстве и молодости они слышали совсем другое…

Геннадий, оторвавшись от ноутбука, хмыкнул:

– Не обижайтесь, но есть такая поговорка: «Горбатого могила исправит».

Отец Борис улыбнулся:

– А ещё есть: «Господь Бог – старый чудотворец». Мы даже не представляем, как и когда Он может привести к вере. Могу рассказать вам об одном своём знакомом.

Неожиданная перемена (история отца Бориса)

Пётр Романович был известным юристом, умнейшим человеком. Он работал в крупном агентстве по недвижимости, обмену и продаже жилья. В городе его очень уважали и даже любили за доброту, бескорыстие, щедрость души. Качества эти не очень-то подходят для работы в его сфере – так и разориться можно, будучи бескорыстным-то. Но – не разорялись. Он мог долго ждать возвращения долга, не брал денег с бедных за консультации – и чудесным образом не терпел убытков.