Вообще-то Влад пел хорошо. Так, что у Кары часто замирало сердце, точно он не на старенькой гитаре выводил, а прямиком на нитях ее души; трогательными и искренними звучали его слова и аккорды. Но сегодня была совсем иная ночь и другая забава. Солдаты как никогда чувствовали и потому спешили поближе к огню, и только дозорные оказались обижены, оставшись в стороне. Но и их обещались сменить: демоны двигались в темноте, следуя заранее определенному порядку, сами собой.
— Рассказать вам что-нибудь? — картинно спросила Кара, заранее зная ответ. — Сказочку на ночь, а, мои бедные уставшие дети?
Они отозвались довольным гомоном, свистом и улюлюканьем. Хорошие истории и талантливых рассказчиков в Аду любили и воспевали, а Кара слыла не самым худшим из них. Может, мед она не лила, слова ее бывали грубы и обыкновенны (зато — понятны каждому, кто сидел напротив, жался к огню и товарищам), однако Кара бродила по мирам многие сотни лет и сама стала героиней историй.
— Что ж, рассказать вам про Рай? — размышляла она, умело подогревая интерес. Старая память о мире, который когда-то был ее домом, уже не приносила боли, одну ностальгию, что хищным зверем настигала Кару в пряные долгие ночи вроде этой. — Рассказать про светлокрылых ангелов, про их блистательный город, про войны, которые они вели? И про одну самоуверенную девчонку. Хотя началось все с глупой, никому не нужной дуэли. И точно, с нее…
Верные слушатели затаили дыхание. Слышно было, как потрескивают деревяшки в огне, и кто-то, явно чувствуя себя неуютно, ящерицей потянулся ближе, чтобы подкинуть еще дровишек. Кара благосклонно кивнула этому солдату, показывая, что он нисколько ее не перебил, и успокаивая напряженных слушателей, измученных долгой театральной паузой.
Нет, не только для этого Кара погрузилась в молчание, не из одного желания произвести впечатление. Ей не нужно было завоевывать их внимание, равно как и их отвагу и верность. Нужно было немного времени — горстка пустынного красного песка, — чтобы совладать с собой и вспомнить как можно четче.
Перед взглядом Кары вставали полузабытые лица, давно канувшие в забвение пейзажи. Вспомнился ей лагерь и похожий костер, за которым травили байки, пришла на ум крепость на изломе скалы… Много чего еще там было: и свое, потаенное, личное, и чужое, что оставило на ней неизгладимые, вечные шрамы.
Набрав побольше студеного, пропахшего костром воздуха, Кара начала рассказ.
========== I ==========
Кариэль вскрикнула и с трудом отразила удар. Клинок остро сверкнул возле уха, чуть-чуть его оцарапав, обжигая на долю секунды (горячее потекло по шее парой тягучих смолянистых капель), и, заканчивая оборот, легко срезал прядь волос — все, что ему осталось, когда Кариэль вертко отлетела в сторону. Она, не растерявшись, напала сама, стремительно наскакивая, крича во всю глотку, прежде чем мягкий аспидно-черный локон спланировал на пол. Мечи скрестились, рука заныла от напряжения; долгий скрежет — это они боролись, спорили, кто кого пересилит. Бесполезно: Закиил шире ее в плечах и массивнее, он-то стоит каменной глыбой, пока Кариэль из кожи вон лезет. Зашипев по-змеиному сквозь стиснутые зубы, она отскочила назад, поспешно разрывая дистанцию, встретила удар плашмя, отбила — высеклась искра, зазвенело пронзительно и протяжно, точно кто ковал клинок в жаре боя и холоде расчета.
Зрители взвыли. Весь взвод в упоении следил за схлестнувшимися; общий пьяный крик бился под крышей солдатской столовой, и ему тесно было в слишком маленьком домишке с белеными стенами и тремя узкими окнами за столом. Кто-то охнул, случайно опрокидывая чашу с вином — по кипенно-белой скатерти растеклось большое красное пятно. Звякнула сбитая Кариэль солонка и перевернулась. Кто-то выронил серебряную монетку — уж не ставить ли они собрались? На нее или Закиила? У кого, думают, есть шанс? Все это Кариэль замечала краем глаза и думала отстраненно, проносясь мимо и пытаясь уклониться от всех ударов, что сыпались на нее. Дыхание сбилось. Она была быстрее, легче, но Закиил здорово изматывал, ждал, когда вовсе выдохнется, когда рука предательски дрогнет, ослабшая, не способная меч удержать.
Закиил вошел в раж, глаза его горели, он даже улыбался немного. Кариэль расхохоталась, оскалившись, ликующе взвыла. О, она искала это ощущение стремительной, быстротекущей жизни, жара, сладкой дрожи — и за этим стиралась даже праведная ярость. Кариэль резко выхлестнула остроперые белые крылья, взмыла к невысокому потолку, почти приложилась головой о надежную решетку, сквозь которую видно было пушистый клок облака и голубое небо. Закиил схватил ее за полу парадного зелено-синего мундира, дернул вниз — Кариэль замолотила крыльями, как пойманная в силок птица, рубанула несколько раз ему над плечами. Закиил разжал пальцы, выбрав отбиваться, а не тянуть ее к земле тяжелым камнем. Последнее слово всегда оставалось за сталью. Сам расправил крылья и готовился взлететь, чтобы продолжить пляску в воздухе, порхая мотыльками…
Она чувствовала ток горячей крови в жилах, и в этот миг Кариэль действительно верила, что это — божий суд. Она чувствовала Его благодать впервые за долгое время. Дико мечась и встречаясь клинками, они проносились по столовой, почти налетая спинами на стол, за которым — с той, другой, стороны, точно за баррикадой, — сидели их сослуживцы.
— Остановить! — Голос грянул сверху, хотя кричавшие ворвались в распахнувшиеся двери, ужасно загрохотавшие. — Сейчас же прекратить беспорядки!
Капитан — и с ним несколько мелких чинов. Не способная просто на полдвижении остановиться, Кариэль нанесла еще один удар, ранила зазевавшегося Закиила в плечо, что он чуть провалился на лету, вильнув, а мундир раскрасило золотистое и липкое пятно ихора. На нее истошно кричали снизу, от дверей…
Затихла вся столовая, заглохло их дыхание, но Кариэль все не останавливалась, увлеченная боем, обезумевшая от злости и обиды — нанесенной Закиилом и на то, что их прервали, едва она стала побеждать. Она наседала, широко взмахивая мечом, заставляя его пятиться, отступать…
Сверху полился свет, и они упали на пол вдвоем, вдруг превратившись из противников обратно в солдат-сослуживцев из едва вернувшегося домой батальона; они схватились друг за друга, стараясь устоять. В руке Кариэль плясал меч.
Громыхание оглушало. Уничтожало. Втаптывало ее в землю. От него она могла бы обратиться в столб, что жена Лотова; захрустело на зубах, стало солоно во рту, виски сдавило колючим венцом…
Ярчайшая вспышка заставила ее рухнуть на колени. Из упрямства Кариэль не выпустила эфес клинка. Меч пронзительно скрежетнул по полу; ей больше всего хотелось закрыть глаза и вжаться лбом в прохладную плитку — и заткнуть уши, чтобы не слышать гневного командирского вопля. Но рукоять выпустить было нельзя… Справа от нее Закиил лежал на спине, откинув оружие подальше. Он часто хватал ртом воздух — Кариэль видела напряженные жилы на его шее, знала, что долго не выдержит, его выжжет… Нет, Закиил слабее ее, горазд только на словах драться да фехтовать, а так — весь трясется, широкая грудь ходуном ходит. Куда уж ему с небесным светом справиться.
— Ладно, мы перестали! — рявкнула Кариэль. — Я виновата! Я сдаюсь!
Responsio mortifera¹, определенно. Она знала, что именно этого от нее ждут, что нужно показать смирение. Сыграть раскаяние. И бросила меч, прежде чем крик вырвался из горла — смогла смолчать.
Давление тут же спало, но, поднимая глаза на командира, Кариэль думала, что в этой дуэли безоговорочно победила.
***
Утром за ней пришла Нираэль — в коридоре раздался, эхом зазвучал ее голос, недовольно повышенный, звучный, и Кариэль чутко вскочила с узкой холодной кровати, приникла к решетке, окружающей клетушку, в которую ее засадили. О, это было худшее наказание: сидеть за оградой, точно певчая птичка, пойманная для капризного монарха, неспособная расправить крылья и взмыть высоко, наслаждаясь течением ветров. Надежда вспыхнула в груди ярким ночным костром. Она увидела Нираэль издалека, тонкую, но решительную, в повседневном белом платье, по крою напоминающем греческий хитон, но с мечом на поясе; она подошла ближе — платиновые волосы разметались, медовый взгляд обжигал, а каждая черточка знакомого лица словно бы заострилась.