Он выглядел раздосадованным, и Дилан догадывался, отчего. На груди Любаши поблескивало ожерелье из стекла и жемчужин, а прибежала она вместе с Хризолитом.
«За ноги и об землю… — Дилан попытался представить, кто сумел поймать беса в птичьем обличье. — Неужели Леший?»
— Ну вот, оклемался болезный! — Русалки со смехом вели Анчутку обратно. Он подволакивал ноги, но ссадины перестали кровоточить и подживали на глазах.
— Зачем ты вылез?! — кинулся к нему Дилан. — Хоть до утра полечись!
— Нет у нас времени до утра, — прохрипел Анчутка. — Слушайте… Сюда едет Касьян Егорьевич Подземцев…
— Касьян Егорьевич? — Любаша фыркнула. — Вот уж не повезло барину с имечком!
— Это не просто имя… — Анчутка сел на валун, зябко обхватив себя за плечи. Алёна набросила на него армяк. — Он вообще не человек. Он Касьян. Настоящий!
Хризолит протяжно свистнул. Русалки попятились, завертели головами, словно ожидали, что из ночных теней появится что-то страшное.
— А кто такой Касьян? — спросил Дилан. Это имя он слышал впервые.
— Святой немилостивый, — ответил Ивка. — Двадцать девятого февраля его празднуют. По деревням в этот день избы запирают и даже по нужде стараются не выходить, особенно до полудня.
— Да не святой он! — вмешалась Любаша. — Недаром говорят: Касьян на что ни взглянет — всё вянет.
Русалки дружно закивали:
— На скот глянет — скот дохнет, на дерево — дерево сохнет.
— Касьян всё косой косит.
— Он лихоманки на двенадцати цепях держит, за двадцатью засовами. А как захочет, так спускает на людей. Оттого и мор начинается!
— Да кто же он? — Несмотря на тёплую ночь, Дилану стало холодно. — Смерть?
— Нет, Смерть его не любит, — сказал Хризолит. — Завистник он. Жизни завидует, силе чужой. Что может — себе забирает, а что не может — губит.
— Всё так, — вздохнул Анчутка. — А какой у нас нынче год на дворе?
— Тыща восемьсот пятьдесят второй, — ответил Дилан. Он ещё у Почечуевых научился пользоваться календарём.
— Да не об том речь! Что мне твоя циферь? Високосный нынче год, вот что важно!
— Получается, это год Касьяна?
— Получается, — мрачно усмехнулся Хризолит. — Вот только сомневаюсь, что он одним годом ограничится. Его кто-то вызвал и на ваш уезд натравил.
— Так чего сидим? Надо Мидира Гордеевича предупредить! — всполошился Дилан. — И весь Неблагой совет!
— Сил нет… — простонал Анчутка. — Не взлечу я. А пешком до Пустовойска только к утру доберёшься.
— А если подземной тропой? — Дилан посмотрел на Хризолита.
Тот покачал головой:
— Я здешние тропы не знаю, заблудиться боюсь.
— Клубочек! — хлопнул себя по лбу Дилан. — Он доведёт!
— Все едино не успеем, — Анчутка, кряхтя, вдел руки в рукава и запахнул армяк. — Касьян едет, коней загоняет. У него с собой такая подорожная, что станционные смотрители не только лошадей выдают самолучших, но и сами готовы впрячься. Он, небось, уже в Пустовойске. Ну ништо, Мидир Гордеич ему покажет, почём фунт лиха!
— Я бы на сей счёт не обольщался, — сказал Хризолит. — Мидир силён, знаю, но Касьян ему не по зубам. Весь ваш Неблагой двор…
— Не наш! — прошипела Алёна.
— Да неважно! Весь Неблагой двор Касьяна не остановит. Против него надо хозяев поднимать, а они первыми нападать не станут. И вообще, сначала надо вызнать, чего ради он сюда заявился? Дилан, пошли обратно на усадьбу.
— Я с вами! — Анчутка встал, охнул и схватился за бок. — Ох, погодите малость…
— Не дойдёшь, — сказал Ивка. — Ну ничего, дотащим. Весу-то в тебе… Алёнка, давай.
Они скрестили руки и, как на стуле, подняли Анчутку.
— А мы пока всех предупредим, — сказала Любаша. — И полевых, и водных, и по деревням тоже. Эх, какая ночь пропала…
Она подмигнула Хризолиту, закрутилась вихрем и умчалась. Её подруги, пошептавшись, разбежались в разные стороны.
— Дилан, ты говорил, что ваши умеют сворачивай путь, — Анчутка с надеждой посмотрел на приятеля. — Чтобы одна нога здесь, а другая там. Сможешь?
Дилан неуверенно пожал плечами. Он каждый день бегал от усадьбы до озера напрямик, сокращая путь на треть, но чтобы всю дорогу в один шаг свернуть, на такое не каждый взрослый тилвит тэг способен…
— На, под язык положи, — Хризолит протянул ему что-то маленькое, похожее на гладкий камешек. — Это у нас мастерам дают, если надо в полную силу работать. Стимул, выражаясь по-гречески.
Дилан сунул камешек в рот. Язык обволокло вяжущим, кисло-сладким вкусом. Все сомнения разом исчезли, растворились в нахлынувшей эйфории. И чего он боялся? Простое ведь колдовство! Дилан раскинул руки, подхватил с одной стороны Анчутку с русалками, с другой — Хризолита, зажмурился и шагнул к воротам усадьбы Ардаговых.