— Нет у нас времени до утра, — прохрипел Анчутка. — Слушайте... Сюда едет Касьян Егорьевич Подземцев...
— Касьян Егорьевич? — Любаша фыркнула. — Вот уж не повезло барину с имечком!
— Это не просто имя... — Анчутка сел на валун, зябко обхватив себя за плечи. Алёна набросила на него армяк. — Он вообще не человек. Он Касьян. Настоящий!
Хризолит протяжно свистнул. Русалки попятились, завертели головами, словно ожидали, что из ночных теней появится что-то страшное.
— А кто такой Касьян? — спросил Дилан. Это имя он слышал впервые.
— Святой немилостивый, — ответил Ивка. — Двадцать девятого февраля его празднуют. По деревням в этот день избы запирают и даже по нужде стараются не выходить, особенно до полудня.
— Да не святой он! — вмешалась Любаша. — Недаром говорят: Касьян на что ни взглянет — всё вянет.
Русалки дружно закивали:
— На скот глянет — скот дохнет, на дерево — дерево сохнет.
— Касьян всё косой косит.
— Он лихоманки на двенадцати цепях держит, за двадцатью засовами. А как захочет, так спускает на людей. Оттого и мор начинается!
— Да кто же он? — Несмотря на тёплую ночь, Дилану стало холодно. — Смерть?
— Нет, Смерть его не любит, — сказал Хризолит. — Завистник он. Жизни завидует, силе чужой. Что может — себе забирает, а что не может — губит.
— Всё так, — вздохнул Анчутка. — А какой у нас нынче год на дворе?
— Тыща восемьсот пятьдесят второй, — ответил Дилан. Он ещё у Почечуевых научился пользоваться календарём.
— Да не об том речь! Что мне твоя циферь? Високосный нынче год, вот что важно!
— Получается, это год Касьяна?
— Получается, — мрачно усмехнулся Хризолит. — Вот только сомневаюсь, что он одним годом ограничится. Его кто-то вызвал и на ваш уезд натравил.
— Так чего сидим? Надо Мидира Гордеевича предупредить! — всполошился Дилан. — И весь Неблагой совет!
— Сил нет... — простонал Анчутка. — Не взлечу я. А пешком до Пустовойска только к утру доберёшься.
— А если подземной тропой? — Дилан посмотрел на Хризолита.
Тот покачал головой:
— Я здешние тропы не знаю, заблудиться боюсь.
— Клубочек! — хлопнул себя по лбу Дилан. — Он доведёт!
— Все едино не успеем, — Анчутка, кряхтя, вдел руки в рукава и запахнул армяк. — Касьян едет, коней загоняет. У него с собой такая подорожная, что станционные смотрители не только лошадей выдают самолучших, но и сами готовы впрячься. Он, небось, уже в Пустовойске. Ну ништо, Мидир Гордеич ему покажет, почём фунт лиха!
— Я бы на сей счёт не обольщался, — сказал Хризолит. — Мидир силён, знаю, но Касьян ему не по зубам. Весь ваш Неблагой двор...
— Не наш! — прошипела Алёна.
— Да неважно!Весь Неблагой двор Касьяна не остановит. Против него надо хозяев поднимать, а они первыми нападать не станут. И вообще, сначала надо вызнать, чего ради он сюда заявился? Дилан, пошли обратно на усадьбу.
— Я с вами! — Анчутка встал, охнул и схватился за бок. — Ох, погодите малость...
— Не дойдёшь, — сказал Ивка. — Ну ничего, дотащим. Весу-то в тебе... Алёнка, давай.
Они скрестили руки и, как на стуле, подняли Анчутку.
— А мы пока всех предупредим, — сказала Любаша. — И полевых, и водных, и по деревням тоже. Эх, какая ночь пропала...
Она подмигнула Хризолиту, закрутилась вихрем и умчалась. Её подруги, пошептавшись, разбежались в разные стороны.
— Дилан, ты говорил, что ваши умеют сворачивай путь, — Анчутка с надеждой посмотрел на приятеля. — Чтобы одна нога здесь, а другая там. Сможешь?
Дилан неуверенно пожал плечами. Он каждый день бегал от усадьбы до озера напрямик, сокращая путь на треть, но чтобы всю дорогу в один шаг свернуть, на такое не каждый взрослый тилвит тэг способен...
— На, под язык положи, — Хризолит протянул ему что-то маленькое, похожее на гладкий камешек. — Это у нас мастерам дают, если надо в полную силу работать. Стимул, выражаясь по-гречески.
Дилан сунул камешек в рот. Язык обволокло вяжущим, кисло-сладким вкусом. Все сомнения разом исчезли, растворились в нахлынувшей эйфории. И чего он боялся? Простое ведь колдовство! Дилан раскинул руки, подхватил с одной стороны Анчутку с русалками, с другой — Хризолита, зажмурился и шагнул к воротам усадьбы Ардаговых.
— А теперь выплюнь! — Хризолит силой разжал ему челюсти и двумя пальцами вытащил прилипший к языку камешек. — Не то завтра пластом лежать будешь.
— И много у тебя таких леденцов? — спросил Анчутка.
— На какой предмет интересуешься? — прищурился Хризолит.
— Сторговать хочу.
— Это можно. Но только с глазу на глаз.
— Вы чего тут? — В калитку рядом с воротами высунулся Микентий. Оглядел всю компанию и сердито ткнул пальцем в русалок. — Этих не пущу!
— Они с нами! — заспорил Дилан.
— Сказал — не пущу, стало быть, не пущу! — упёрся овинник.
— Да не больно и надо! — Алёнка вздёрнула нос. — Пошли, Ивка.
— Погоди, — Анчутка потянулся к уху русалки, что-то прошептал.
Алёна фыркнула, но кивнула. Ивка молча улыбнулся Дилану, взял сестру за руку и они растворились в лунном свете.
Анчутка повис на Дилане, пришлось волочить его через двор. Кикимора Нихренаська, что-то мастерившая на лавочке возле розария, вскочила и всплеснула руками.
— Что творится, что деется! У беса пили, да беса и побили!
— Язык прикуси! — огрызнулся Анчутка. — И сворачивай своё рукоделие. Не будет в этом году спроса на кикимор.
— Отчего это? — забеспокоился Микентий.
В прошлом году он единственный женился на кикиморе. И не пожалел. Благодарная Нихренаська придумала, как обойти приказ Мидира — навертела из палочек и лоскутков кукол-кикимор и оживила их. Хватило на всех домовых и дворовых. Продержались куклы недолго, всего до околицы, а потом их растерзали русалки. В этом году Нихренаська принялась за работу загодя. Микентий уже и оплату собрал со всех желающих погулять в ночь на Купалу.
Анчутка рассказал про Касьяна.
— Охти, лишенько! — протяжно запричитала Нихренаська. — Пропали наши головушки...
— А ну цыц! — прикрикнул на жену Микентий. — Ступай в подпол, да тихо сиди, не путайся под ногами. И вы тоже, — он хмуро посмотрел на Дилана с Хризолитом, — шли бы в дом. И беса с собой заберите. Мы тут свою волшбу сейчас творить будем, охранную. Чужие глаза нам ни к чему.
— Пошли на кухню, — предложил Анчутка. — Там и Мидира Гордеича подождём.
На кухне было тепло от не успевшей остыть плиты и пахло поставленной на ночь опарой. Анчутка уселся за стол, подобрал с пола оброненный кем-то сухарь и с хрустом разгрыз.
— У кого только ума хватило с Завистником связаться? — он облизнул губы. — Воробушек, дай водицы.
— А что с тобой случилось? — Дилан налил Анчутке воды в глиняную кружку со щербинкой. — Это Касьян тебя избил?
— Ага, прихватил на горячем. Я в его бричку заглянул на почтовой станции. А он на меня аркан набросил, есть такое заклятье пакостное, и по дороге волок, пока я не вывернулся...
— Тихо! — Хризолит вскинул руку. — Скачет кто-то.
Он кинулся к окну, распахнул ставни, высунулся по пояс и досадливо цокнул языком. Увидеть ворота мешал угол дома и розарий. Дилан встал рядом, прислушался. Анчутка остался уныло цепенеть за столом.
В саду взметнулись, роняя листву, ветви яблонь. Шквальный ветер растрепал волосы Хризолита, запорошил глаза Дилану. Скрипнул дубовый засов на воротах, заржал конь.
— Запереть всё! Никого не впускать и не выпускать!
Дилан вздрогнул, не сразу узнав голос Мидира. Всегда музыкально-певучий, даже в гневе, сейчас он звучал низко, со звериным рычанием.
— Вот вам и фунт лиха, — пробормотал Хризолит, захлопывая окно. — Ну, теперь ему и подавно деваться некуда.
— Ты о чём? — насторожился Дилан.
— О том, что с Касьяном только Великий Полоз справится. Так что придётся вашему господину на поклон идти.