От такой мирной жизни неблагие фэйри заскучали. И от скуки начали писать письма родственникам за море, приглашая погостить и даже насовсем, места всем хватит. Изрядно оскудевший Благой двор долго сомневался, подозревая ловушку, но всё же рискнул. Перебравшись в Россию, благие фэйри ошалели. Места не просто хватало — от сказочных просторов захватывало дух. Здесь и речи не шло о сражениях насмерть за какую-нибудь жалкую долину, как в Шотландии. Земли поделили мирно, а границу между Благим и Неблагим уездами установили по реке, настолько полноводной, что не всякая кельпи переплывёт.
Слухами, как известно, земля полнится, и даже море им не преграда. О счастье переселенцев узнали в Ирландии. В гости к неблагим фэйри прибыл король Мидир Гордый. Он крепко повздорил с верховным королём сидов Дагдой и решил, что вояж в дальнюю страну пойдёт на пользу здоровью.
Забрав с собой жену, Мидир приехал в Россию, огляделся, восхитился простотой нравов здешних людей, купил себе поместье в Неблагом уезде, две деревни крепостных для прокорма и зажил провинциальным барином, ни в чём себе не отказывая и не помышляя о возвращении.
А в это время в разорённой Ирландии сидам стало совсем невмоготу. В Неблагом уезде с беспокойством узнали, что старый Дагда собирает остатки своего народа и готовит исход с Зелёного острова. Перспектива нашествия воинственных сидов не порадовала обрусевших фэйри — как благих, так и неблагих. Да и Мидир не испытывал восторга от предстоящего воссоединения со своим туатом.
Бывшего короля всё чаще стали замечать на берегу реки. Местный Водяной был весьма охоч до музыки и азартных игр. Мидир недурно играл на арфе и пел, виртуозно перекладывая ирландские баллады на русский манер. А усладив слух хозяина реки, садился играть с ним в шахматы — по старым правилам, с игральными костями. Сначала на пустяки: жемчужные бусы для русалок, бочку заморского вина, тройку белых коней с золотыми гривами и красными ушами, на которых Водяной давно заглядывался... Раз за разом проигрывая, Мидир безропотно расплачивался. Водяной поднял ставку. И проиграл желание.
Королеве Элис по птичьей почте пришла срочная депеша: сиды погрузились на белые корабли и отчалили в туман, направляясь на северо-восток. А где они причалили — даже птицы не сумели узнать. Сгинула белая флотилия. То ли на дно морское отправилась, то ли на Острова Блаженных. Одно было известно доподлинно: Водяной аккурат в это время куда-то исчез, а когда вернулся, усталый и пропахший морем, больше с Мидиром не играл.
Тилвит тэг переселяться не собирались, но повадились отправлять на воспитание в Неблагой уезд своих младших сыновей и племянников. Особенно полукровок, которых стыдно в приличном обществе показывать.
Вот так и попал на усадьбу Мидира Гореевича Ардагова, как теперь именовался Мидир Гордый, юный Дилан. А после досадной промашки, когда не успел он вовремя перехватить посылку с драгоценными саженцами розовых кустов, Мидир отправил проштрафившегося воспитанника «в люди» — к знакомому колдуну-некроманту.
«Конечно, — с привычной тоской подумал Дилан, — будь я чистой крови, никто бы руку поднять не посмел! С головы до ног бы облизывали… Эх!»
Ноги прели в опостылевших сапогах, набитых соломой, чтобы не сваливались. Но хозяин запретил снимать обувку. Ивану Макаровичу плевать было с высокой колокольни на то, что Дилан ведёт свой род от самого владыки Аннуина. За поцарапанный копытами паркет некромант наказывал безжалостно — отправлял собирать по всей округе дохлятину, а потом вываривать жир для свечей.
«А давеча, — продолжал Дилан письмо, — Степанида Аполлинаровна на шабаш улетела. Так Иван Макарович затеял суккубу вызывать и велел мне пентаграмму начертить. А меня от свечей мертвяцких мутит. Оттого я знаки перепутал, и вместо суккубы инкуб явился. Хозяин на него уставился, глаза выпучив, и аж затрясся весь. Всё, думаю, прибьёт меня. А демон хвостом виляет и улыбается. «Ну, — говорит, — вот он я. Чем займёмся, господин мой?» И тут, как на грех, хозяйка вернулась. Видать, забыла чего-то. Как пентаграмму увидела, так и зашипела гадюкой, которой хвост отдавили. Иван Макарович от неё в угол забился, скулит: «Помилуй, душенька, к чему эта ажитация? Ведь я тебя и подружек твоих порадовать хотел! Мы ведь современные люди, без средневековых предрассудков...» Ну, Степадида Аполлинаровна об его спину помело обломала, а потом оседлала демона и умчалась. А меня хозяин заставил пентаграмму с полу языком слизывать...»
Дилан до сих пор ощущал во рту мерзкий привкус. Но хуже всего было не то, что случилось, а то что ещё предстояло...
«Вот таким манером я здесь второй месяц мучаюсь, как проклятый. И будто этого мало, отправляет меня ныне хозяин искать цветок папоротника. А дело это гиблое, всем про то ведомо. Милый дедушка, ежели я жив останусь, Мерлином тебя заклинаю, забери меня отсюда. Пожалей сироту горемычную!»
Дилан шмыгнул носом, свернул письмо в трубочку, обвязал заговоренным шнурком и сунул в карман. До ночи оставалось несколько часов, но сипухи из совиной почты работали с раннего вечера.
Юный тилвит тэг проверил мышеловку. На его сиротское счастье в ловушку попалась жирная мышь. Дилан сунул её в тот же карман, что и письмо — совы принимали оплату вперёд.
В доме было тихо, только из людской до чутких ушей тилвит тэг долетали шепотки. Слуги сегодня старались лишний раз на глаза хозяевам не показываться. Иван Макарович заперся в своём кабинете, а Степанида Аполлинаровна спустилась в подвал — проверить созревшие зелья. Дилана никто не провожал. Он закинул на плечо загодя собранную котомку, сбросил у порога опостылевшие сапоги и, цокая копытами по мощёной гравием дорожке, потрусил к задней калитке сада. Оттуда вела тропинка прямо к лесу. На опушке, возле раздвоенного дуба, должен ждать Анчутка. Ежели, конечно, не забыл про уговор. А ежели забыл... По спине Дилана побежали ледяные мурашки. Без советов опытного приятеля нечего и надеяться пережить Купальскую ночь.
***
Мидир Гордеевич Ардагов в этот день поднялся поздно, невыспавшийся и злой. Даже любимый кофий со свежими сливками и ватрушки, щедро политые мёдом, не улучшили настроения. Дражайшая супруга всё ещё дулась и отказывалась впускать мужа в свою опочивальню.
Размолвка длилась с мая — с тех пор, как погибли в замороженной посылке саженцы итальянских роз, а с ними погибли и надежды Этайн утереть нос Элис Робертовне Артамоновой, у которой был лучший розарий во всей губернии.
Ах, Элис, Элис... От одного её имени молоко сворачивается! Мидир с досадой отодвинул поднос с недоеденным завтраком. Королева неблагих фэйри с упоением играла в человеческую жизнь. Мужа её, Фому Фомича, бессменного Предводителя уездного дворянства, видели только на сезонных балах, где он тихо сидел у стены и приветливо кивал гостям, на манер китайского болванчика. Каждый раз, наблюдая столь унылую картину, Мидир про себя радовался, что счастливо избежал подобной участи. Его краткий адюльтер с Элис даже романом не назовёшь. Всего-то три ночи любовных утех — плата вполне удовлетворительная за позволение обосноваться в Неблагом уезде. И всё было хорошо — до первого появления Этайн на балу. Верно говорит старая ирландская пословица: «Всякая девица хороша, да не как Этайн».
Элис красотой не блистала. Королеву Неблагого двора не за смазливое личико избирают. Выходя на люди, госпожа Артамонова успешно скрывала серую кожу, кривые зубы и раскосые глаза за маской гламура, но даже гламур не в силах соперничать с истинной красотой. От Этайн сходили с ума сиды, что уж говорить о людях. Даже полусонный Фома Фомич оживился, узрев чету Ардаговых.
Соперничество двух дам прозвали «Войной цветов». Каждая стремилась перещеголять соперницу красотой букетов, выставляемых на ежегодной ярмарке. Мидиру даже пришлось построить весьма дорогостоящую теплицу. Особую надежду Этайн возлагала на золотые розы, заказанные за бешеные деньги в Италии, после долгой переписки с тамошними сильванами.