— Спасибо вам, — еле выдавил Женя. Держа деньги в кулаке, он примчался домой.
— Вот, мама, я заработал на вокзале, — опять смущенно протянул он две трехрублевые купюры.
— Господи, Воробышек ты мой милый! — закрывшись передником, заплакала Мария Яковлевна. — Видишь, Савва, еще кормилец подрос…
— Ничего, мама, проживем. Я буду подрабатывать каждый день. — Женя едва удерживал от волнения слезы.
Это был конец Воробышкиного детства.
Через неделю по объявлению «Нужен мальчик грамотный, из приличной семьи для посылок. Жалованье 6 рублей, квартира и харчи. Обращаться в контору газеты «Вече». Женя был принят на службу.
Глава II
ПО ЭТУ СТОРОНУ БАРРИКАДЫ
«Здравствуйте, дорогие мать, отец, сестры и братья. В первых строках своего письма сообщаю, что я жив и здоров…» С удивлением слушала вся семья первое письмо брата Василия, написанное им откуда-то из-под Тернополя. Женя чуть не прыгал от восхищения, когда сестра читала строки, где Василий писал, что служит при авиации, и нисколько не сомневался в том, что брат, конечно же, летчик.
Весь день Воробей ходил под впечатлением этого известия. Уже лежа в постели, он, закрыв глаза, представлял, как брат не спеша подходит к аэроплану, надевает краги, громадный шлем, какой он видел на старых афишах, извещавших о «летании авиатора Уточкина над ипподромом…». Улыбаясь, брат садится в аэроплан, и… здесь воображение упиралось в тупик, потому что Воробышек не знал, что нужно делать дальше, чтобы аэроплан оказался в воздухе. Досадуя, он снова возвращался к исходной точке:…Василий надевает шлем, потом… ну да, конечно же, он берет заводную ручку и, как это делается у автомобиля, заводит мотор.
Теперь мысли об авиации не оставляли ни на минуту. Бегая по поручениям конторы, он непременно осматривал каждую тумбу в поисках сообщений об аэропланах. Очень скоро Женя знал наперечет всех выдающихся авиаторов русских и иностранных. Ближайшей мечтой стало попасть на Ходынку — единственное место, где можно было увидеть настоящий аэроплан.
Главным источником сведений об авиации для Жени стали военные сводки в газетах, а это неизменно связывалось с войной. Значит, нужно попасть на фронт! К тому же там, на фронте, казалось, так просто разыскать брата, от которого уже много недель не было писем. И мама на вопросы девочек, приходивших с работы, нет ли вестей от Васи, молча качала головой, нередко прикладывая передник к глазам.
Нет, он, конечно, никому не проговорится о своем намерении, но готовиться уже нужно!
— Зин, а Зин, ты не знаешь, далеко ли отсюда до Тернополя?
— Неужто контора посылает тебя сбегать в Тернополь? — пошутила ничего не подозревавшая сестра. — Тогда заодно проведай Васю.
— Скажешь тоже. Глупости, — поспешил насупиться Женя, почувствовав, как краска заливает лицо. — Если не знаешь, так нечего смеяться, грамотная какая.
— Ну что ты, Воробышек, не сердись. Я пошутила, сама не знаю, где находится Тернополь. Девчонки на работе говорят, поезда туда ходят с Белорусского вокзала.
«Все, стоп!» Какое-то чутье подсказало Воробышку, что если он задаст уже висевший на языке следующий вопрос: «А сколько туда ехать?» — то Зина насторожится.
Теперь каждый день Женя что-нибудь готовил в дорогу. Деньги, которые перепадали иногда за услуги от конторских адресатов, он прятал в сумке среди ненужных теперь учебников. По воскресеньям Женя с утра уходил подрабатывать на вокзал, подносил приезжим вещи и получал еще несколько монет.
Женя и не думал раньше, что сбежать из дома так трудно. А вот сейчас, поднявшись среди ночи с постели, одевшись и взяв свою бывшую ученическую сумку, он нерешительно стал напротив кровати, на которой, примостившись возле парализованного отца, спала умаявшаяся за день мама. Женя вдруг почувствовал себя взрослым, ответственным за семью, очень обязанным перед мамой, сестрами и больным отцом. Что-то сильно сдавило грудь. Хотелось сесть и разреветься. Он понимал, что побег очень огорчит самых близких, самых дорогих ему на свете людей.
Еле сдерживая рыдания, Женя вышел в прихожую. Постоял, решил, что надо все-таки сообщить о своем намерении. На клочке газетки, сильно послюнявив химический карандаш, вывел по чистому краю: «Я уехал на фронт к Васе».
Сравнительно легко добравшись до Белорусского вокзала, Женя обогнул здание и вышел на пути. Сколько здесь поездов! Какой же из них пойдет в Тернополь?
В нерешительности Женя шел вдоль темных вагонов, иногда между колес перебирался с пути на путь. Все вагоны были наглухо закрыты. Уже стала закрадываться в сердце безнадежность, когда он подошел к последним вагонам одного из эшелонов и почти рядом услышал речь: «Давай-ка подсобь… Да не расплескай котелок, ты, дурья башка, это же тебе не водица». Сильно окая, командовал, по всей вероятности, деревенский парень. Кто-то перелезал под вагоном — щебень хрустел под его тяжелыми коваными сапогами. Бежать было некуда. Оглянувшись, Женя увидел, что дверь последнего вагона слегка приоткрыта. Не раздумывая, он в следующий миг, словно мышь, юркнул в темное его чрево.