— Сбивать и приносить извинения. Я не вижу иного пути пресечь шпионские полеты.
— Генеральный штаб подумает и даст указания.
В первых числах мая пришла директива наркома с задачами округа на случай нападения. Обсуждение директивных мероприятий было бурным. Михаила Петровича Кирпоноса смущала необходимость выдвижения к границе основных сил округа, в то время как он был сторонником крупного резерва для нанесения контрудара. Естественно, в этом случае им не допускалась возможность внезапного нападения. Начальника оперативного отдела полковника Ивана Христофоровича Баграмяна беспокоила малая глубина обороны и отсутствие сил в резерве командования округа. Генерал Пуркаев высказал предположение, что должна быть еще директива о передислокации крупных сил в округ из глубины.
Авиации предписывалось находиться в готовности к перелету на запасные аэродромы по особому приказу. Птухин с Ласкиным взялись за обеспечение связи всех аэродромов с командным пунктом в Тернополе. Специальной связи не было, Пришли к выводу, что любыми способами нужно «вытянуть жилы» из начальника связи генерала Добыкина.
После совещания работали сутками, оставляя минимум времени на еду и сон. У некоторых командиров в кабинетах появились солдатские кровати.
Май кончался. Начальник разведки полковник Бондарев доложил Птухину, что за май было 91 нарушение воздушной границы и задержано 113 шпионов и диверсантов, все больше с радиостанциями.
В первых числах июня с инспекторскими целями приехал заместитель начальника ВВС Федор Иванович Фа-лалеев. Несмотря на свое высокое положение, он с большим тактом представился своему бывшему командиру. Оба с интересом рассматривали друг друга. Они не виделись с момента, когда Птухин уехал в Испанию. Времени как будто прошло немного, а сколько событий! Поговорили о делах. Птухин просил добиться разрешения на перелет полков на запасные аэродромы, очень опасаясь большой скученности на приграничных аэродромах. Он сказал Фалалееву, что несколько аэродромов напоминает ему Гарапинильос. Пробыв немного в штабе округа, Федор Иванович поехал осмотреть эти аэродромы.
Вторая неделя июня началась с заседания Военного совета округа. Кирпонос нервничал. Обстановка накалилась до предела. Открывая совет, он сказал:
— Обстоятельства так быстро изменяются, что есть необходимость принять ряд мер предупредительного характера, поскольку доклад в Москву и ожидание приказа могут не поспеть за событиями.
Все знали о личном приказе Сталина, запрещающем какие-либо действия в приграничной зоне без его разрешения.
Слово было предоставлено начальнику разведки.
— Мы имеем проверенные данные о выселении за границей в зоне двадцати километров местных жителей. Ежедневно в районы, граничащие с нашим округом, прибывает до двухсот эшелонов с войсками и имуществом. На территории Польши во всех лечебных учреждениях заменен персонал на немецкий. За июнь нарушено воздушное пространство пятьдесят пять раз.
— Сбивать их надо. Я хорошо помню фашистов по боям в Испании. Это такие наглецы, что будут плевать в физиономию, пока не схватишь их за горло, — вставил Птухин.
— К сожалению, мы еще не имеем разрешения хватать их за горло. Надо найти способ помешать вести разведку, Евгений Саввич, и пока без стрельбы.
Михаил Петрович информировал совет, что им отдан приказ занять передовую полосу укрепленного района. Под общее согласие он изложил ряд мероприятий приведения войск в боевую готовность.
По замыслу командующего, войска округа должны были четырьмя армиями прикрыть государственную границу протяженностью около тысячи километров от реки Припять до Липкан. Основные усилия округа командующий сосредоточил на Львовском направлении, где разворачивалась 6-я армия И. Н. Музыченко. Всем частям приказывалось иметь при себе половину боекомплекта. Птухину Кирпонос поставил задачу усилить авиационную группировку 6-й армии, а также совместно с войсками ПВО обеспечить прикрытие Киева, Львова, Дрогобыча, Фастовского железнодорожного узла и мостов через Днепр в районах Киева, Черкасс, Канева и Янова.
С одобрения командующего Птухин решил провести сборы командиров частей и соединений в районе Львова с целью познакомить их получше с границей, облетать приграничные аэродромы и после сборов скрытно передислоцироваться. Однако в самом начале сборов позвонил Пуркаев и предупредил, чтобы он воздержался перебазировать авиацию. Генеральный штаб отменил приказ Кирпоноса о занятии передовой полосы. Как бы в подтверждение преждевременности инициативы командования КОВО, 14 июня ТАСС устами радио и прессы успокоило общественность.
На следующий день командиры, присутствующие на сборах, обступили командующего с вопросом: «Как это все понимать?»
— Правительство всеми мерами хочет предотвратить войну.
— Но это не повод для того, чтобы спокойно скрестить руки на груди. Это скорее напоминание нам, что каждая минута, каждый час и день, выигранные в дипломатической битве, должны воплотиться в более высокий уровень выучки летчиков, частей и соединений. Цените эти минуты, товарищи. Возможно, каждая из них станет предметом пристального изучения грядущих поколений, избавленных от ига фашизма. И мы будем достойны этого времени.
Сборы подходили к концу. Птухин готовился к их разбору. Но из штаба сообщили, что пять И-16, обнаружив три германских самолета, оттеснили их к Львову. Один из них сел в 20 километрах северо-западнее Львова, на окраине села Куличкув в районе строящегося укрепрайона. К самолету поспешил воентехник Пастухов с группой красноармейцев. Летчику предложили выключить мотор, а затем зелеными ракетами дали сигнал садиться и другим.
Птухин поехал к месту посадки немцев. Командир НКВД уже составлял протокол опроса Пастухова и красноармейцев. Узнав, кто такой Птухин, он, ссылаясь на инструкции, нехотя отдал полетные карты и разрешил осмотреть самолеты. С помощью переводчика удалось узнать, что эти самолеты связи только что перебазированы из Греции. На вопрос, с какой целью их сюда перебросили, старший поспешил ответить, что им ничего не известно.
Пока Птухин на своем Як-1 летел до Киева, решение звонить наркому определилось. Кирпонос без колебаний поддержал. «Звоните». И все-таки, когда он сел к аппарату В4, рука задержалась. Он знал, что нарком уважает настойчивость, но до определенного предела. Но в этот миг вспомнились самодовольные физиономии фрицев. Он уже не первый раз встречался с немецкими летчиками, садившимися на вынужденную, и отмечал их вызывающее поведение:
«Наглеют с каждым днем, — подумал Птухин. — Ведут себя как туристы, недовольные гостеприимством страны. Совершенно не чувствуют себя нарушителями, которым полагается нести строгую ответственность перед советскими законами за шпионские полеты над нашей территорией. Да и не признают себя шпионами, даже пойманные с поличным. Отказываются грубо, нахально, не пытаясь оправдываться. Отчего это? Видимо, чувствуют твердую защиту. Скорее всего перед полетом получают убедительный инструктаж, что с ними ничего страшного не произойдет, даже если сядут на вынужденную. Возможно, убеждены в скорой выручке.
Вспомнился совершенно вопиющий случай, когда к «заблудившемуся» экипажу вплотную пристроился наш летчик и показал рукой, чтобы самолет шел на посадку. Но летчик-нарушитель, самодовольно улыбаясь, пригласил жестом следовать за ним на запад. Как рассказывал наш истребитель, сбить фашиста ничего не стоило. Тогда Евгений Саввич подивился выдержке нашего летчика-истребителя, отметив про себя, что он бы сам, пожалуй, на его месте не стерпел… Все! Больше никаких колебаний! Надо добиваться разрешения хотя бы на предупредительную стрельбу. Все-таки это убедительнее, чем покачивание с крыла на крыло и «приглашение» идти на наш аэродром. Прилетят к себе, расскажут, что русские летчики пересмотрели «нормы гостеприимства» непрошеных гостей.
Птухин снял трубку. Минуты через две в телефоне прозвучало:
— Говорите.