– У всех есть дети, и все любят не меньше твоего, но мужчина должен уметь держать свои чувства в себе, и незачем носить их на себе, Асылай скоро сватать начнут, а ты носишься с ней. В народе говорят, что дочь обласканная, в отчем доме будет несчастна в замужестве. – Сердилась она. Но мама преувеличивала, Асылай он носил на руках, лет до шести – семи, да и как не носить? Маленькая, живая ласковая сама залезала ему на колени, и была так счастлива, когда он брал ее на руки, и сам он был бесконечно счастлив, когда своим сердцем чувствовал биение ее маленького сердечка. Со временем она сама перестала ластиться к нему, отдалилась от него, стала ближе к матери – взрослела.
Взрослея, она оставалась для него все тем – же дорогим сердцу, рыжим котенком. И хотя это было не принято, он и, выдавая замуж, ее не неволил, когда сваты приехали за ней, он против всех правил спросил ее согласия, надеялся, что девичье, сердце не ошибется при выборе спутника жизни. Тогда он впервые увидел свою дочь в платке, прикрывающем лицо – до того она всегда носила топу. Тогда только он осознал, что расстается с дочерью, что теперь она, прежде всего чужая сноха, чужая жена и только после - его дочь. Асылай теребя кончики платка, отводя взгляд, что тоже было ново, еле заметно кивнула головой. Совсем еще ребенок вряд – ли могла осознать всю серьёзность предстоящего шага, видимо дело тут было не только в привычке считать себя с малолетства засватанной за него. Незащищенное сердце ее было очаровано внешним видом жениха - его самоуверенностью, удалью и что там говорить внешней привлекательностью.
Она была сосватана еще в младенчестве, родители Кудайбергена дали согласие, они с Шаани тоже не были против, были молоды и не понимали, что за все, когда ни - будь, придется отвечать.
- Счастлива – ли ты доченька? – хотелось спросить ему всегда. Но не мог. Даже если его предчувствия были верны, что он мог сделать? Теперь она считается членом другой, чужой семьи. – Да и кто знает, может она тоскует по своей родной семье, по матери. – Успокаивал он себя. – Все пройдет, когда она привыкнет к своему положению, не дочери, а жены и матери – хозяйки семейного очага, и потому не делился своими тревогами с женой, щадя ее чувства. Но материнское сердце не могло не тревожиться, проводив старших сыновей в далекий и долгий путь, она была уверена, что они вернутся в ее дом под ее крыло, а тут впервые ее дитя покинуло свой дом, и покинуло, навсегда уйдя в совершенно незнакомый дом с его совершенно другим миром. Переживания, связанные с расставанием она держала в себе, но он - то видел, как она ночами напролет лежала без сна, тихонько шепча молитвы. У него самого разрывалось сердце глядя на нее, потому как неясность и тревога, в силу некоторых причин, закрались и в его душу. Потому, когда буквально вчера Шаани пристально глядя на него спросила: