Он костерил животину полубезумной, что и было правдой, а усталость начала сильней его гнести, поэтому в сон он проваливался всякий раз на подольше. Ломаным узором складывались осколки лиц и шептали, говоря на языках, каких он николи не слыхал, кроме как в уме человечьем, и ему удавалось не падать с животины, руки цеплялись крепко, но вот наткнулся он на загражденье и, вздрогнув, проснулся. Оказался на промокшем вереске, а пони в нескольких шагах. Он встал и подошел к животине, но удрала она иноходью, и он гнался за глупой тварью и поймал бы ее, кабы не бочажина, куда провалилась у него нога, а когда ногу он себе освободил и погнался за пони опять, та выказала собственные свои намерения, в кои не входил этот предполагаемый новый хозяин. Животина истаяла во тьме, а он распахнул глаза пошире, но видеть там было нечего. Его переполнила ярость, и он сызнова отругал животину и прислушался к движенью, но вообще ничего не услышал, кроме порханья мотылька, кружившего у самого его лица, ветерок вихрился порывами, и он повернулся и двинулся дальше пешком, борясь с позывом уснуть. Башмаки он снял и понес в руках, а чтобы согреться, пустился бегом.
К востоку пламя на окоеме, и по утреннему воздуху разбросало птичью трель. Местность клонилась книзу, и шел он по склону, покуда не набрел на тропу торфорезов. Немного погодя видны сделались деревня и густая купа деревьев.
Баламут примостился высоко на скальном карнизе в свете зари, читая окрестность, словно некая птица-невидаль, ссохшаяся и без перьев. Закурил трубку и пососал ее, потер глаза. С краю леса Мишивин явились они. Шесть темных очерков вынырнули из-за деревьев, а затем шестеро слились в три, когда люди, по его прикидкам, сели на лошадей. Он смотрел, как они гуськом подъезжают по гребню холма, и увидел, как шествие это ненадолго остановилось, когда вожак спешился и склонился к земле. Ветер тихонько пел по перевалу, и он посмотрел, как дым от трубки его кружит под ним, а затем пяткой ладони пригасил табак.
Некто внизу вновь сел на лошадь и поехал дальше. Баламут сунул трубку в карман и стал смотреть, как это шествие движется к нему. Ветер гнул кончики бурой травы, и очерки стали безмолвными мужчинами. Одеты были они к дождю, на спинах непромокайки, и обок каждого по долгому рылу мушкета. Два лица из них он не ведал, а вот первого мужчину признал по размеру его тулова и цилиндру, что был на нем, и присмотрелся он, как человек этот сидит верхом иначе, нежели другие, деля изящество со своею животиной. Баламут сидел тихонько и смотрел, как люди подъехали, и остановились у входа на перевал Друмтахалла, и свернули вправо и круто вверх на тропинку, что узко вела к дому, принадлежавшему, как он это знал, ему самому.
Взглядом проводил он спины людей, и глаза его уперлись в вожака, кто резко остановил лошадь, а затем выкрикнул, не поворачиваясь, голосом, ясно зазвеневшим.
Ты оттуль спустишься, старик.
Родилась я в непогодь, так-то, поэтому и ждешь такого. Нету неба такого голубого, что б не темнело, да и тучи не видала я, что б не несла в себе дождя. Так оно устроено. В последний раз видала я Колла в тот день, а потом той же ночью поздно его пришли искать Фоллер и его люди. День-то начался, как почти все они. Помню, бухта спокойная была насмерть, как будто ничего ее не тревожит, и я подумала еще, что́ за лето нам выпадет, повторится ль опять то прежнее, когда коровы все отупели в полях, всё из-за жары да слепней этих. Отупели все, ей-же-ей.
А после дождя дело было, так-то, и гляжу я в окошко, а там Коллов брат Джим по склону подымается сказать мне что-то нехорошее, а я вышла ему навстречу, а тут уж вижу, с ним и сам Колл. Я его и вовсе не приметила, а Джим как давай кричать да с ревом руками Коллу шею обхватил, и лицо у него при этом такое, будто он сам бес нечистый, весь красный да плюется. Никогда я прежде его таким не видала, а Колл ему ни слова не говорит, стоит просто, руки свесил да глядит на него мертвоглазый, глаза мертвые вот как есть.
Они как два разных человека были. Все те годы, что мы с Коллом гуляли вместе, да те несколько, что я за ним замужем была, и никогда я его таким не видала. Джим его наземь толкнул, а Колл встал, и тут ему вожжа под хвост попала, и они давай драться, а у меня дитё на руках да как давай плакать, и мне пришлось наземь ее поставить, подбежала к ним, так-то, но меня один из них наземь сшиб, не знаю который, а когда поднялась я, все уж и кончилось, Джим пошел прочь, руками за голову держась.