Направляясь к лестнице, я посмотрела на него, неподвижно сидящего в окружении растений, словно в странном саду, и на Жозефа, лежащего у его ног. Открытое окно словно выходило не в ночь, а смотрело внутрь дома, где он приглушил свет, избавляясь тем самым от своей слепоты или просто от страха темноты, которой он не видел.
Выйдя на улицу, я надела босоножки и поспешила в сторону отеля. Улицы были пустынны, эхо моих шагов раздавалось в тишине. Отойдя немного подальше, я остановилась, сняла крышку с ведерка и ложкой разгладила поверхность мороженого. Затем свернула на маленькую улочку справа и через несколько минут оказалась перед отелем. Это было серое трехэтажное здание, вывеска была сломана, горела только первая, светящаяся слабым сине-серым светом буква. Некоторую прелесть отелю придавал маленький, заросший травой мощеный дворик, угадывавшийся сбоку от здания. Его украшали деревце и два пластиковых стола с несколькими стульями. В темноте был виден светящийся огонек сигареты и силуэт человека, прислонившегося к стене, я узнала в нем Адема. Подойдя ближе, я протянула ему мороженое и ложку.
— Ешь быстрее, оно уже тает, — непринужденно сказала я.
Я думала, что мы сядем за один из столиков во дворе, но он взял меня за руку и увлек внутрь. Вестибюль был узким, стены покрыты красно-золотым орнаментом, вышедшими из моды арабесками, на полу лежал красный палас, тянувшийся в коридор и комнаты. Пахло пылью и дешевыми духами. Доска с ключами была почти полна. Адем взял у меня ведерко, поставил на стойку и, не выпуская моей руки, повел за собой по коридору. Он остановился возле третьей двери, эта комната была одной из самых просторных и комфортабельных, именно здесь он когда-то на три дня поселил меня. Не говоря ни слова, Адем увлек меня на кровать. Простыни были несвежими и пахли потом. Он задрал мне платье и сразу же овладел мной, я почувствовала головокружение, смешанное с удовольствием. Синеватый отблеск светящейся вывески падал на кровать, и я знала, что задолго до сегодняшнего дня мы уже переживали это, что-то, бывшее теперь за пределами моей памяти, началось годами ранее именно здесь.
Чуть позже в глубине коридора открылась дверь, и из номера вышла пара. Мы слышали, как они прошли, разговаривая и громко смеясь, затем остановились у стойки, и голоса стихли. Но звонка не последовало, и через некоторое время они удалились вниз по улице. Какое-то время Адем лежал возле меня, потом встал, надел брюки и сел на край кровати. Отведя волосы, упавшие мне на глаза, он пристально посмотрел на меня.
— Вчера что-то случилось? — тихо спросил он.
Я почувствовала, что выражение моего лица меняется; так же как Мелих, я не умела лгать, подумала: а вдруг он следил за мной, вдруг ему все рассказали? На мгновение мне представилось, как те две женщины звонят в дверь отеля с намерением рассказать ему о чужаке, поселившемся в парке. Я не отвечала, а он снова вытянулся, придавив меня своим телом, взял мое лицо в ладони и посмотрел мне в глаза.
— Мелих сказал мне, что у тебя болела голова, когда ты пришла. Что он хотел дать тебе твои таблетки, но ты отказалась.
Я молчала.
— Он волновался, — добавил Адем, тем самым вынуждая меня ответить. Мои глаза наполнились слезами. Мне хотелось быть рядом с сыном в этот момент, рассказать, что именно он смог наполнить чем-то гораздо более весомым, чем все тяжести мира, ту сумку из искусственной кожи, с которой я вошла в жизнь его отца. Я хотела сказать это Мелиху, держа его лицо в своих ладонях, как Адем держал мое. Я хотела рассказать, что это он смог укоренить меня в этой жизни, в которую я попала почти случайно, но смогла бы я найти в себе силы, чтобы рассказать ему, как другая рука, не державшаяся за эту тяжелую сумку, все время тянула меня в прошлую жизнь, туда, откуда я пришла, но куда — об этом я даже не подозревала.