Поспеев от неожиданности вздрогнул. Он почему- то думал о том, как все переменчиво в природе, в жизни. Весь вечер и всю ночь лил дождь, висели над городом бескрайние тучи. А с утра, и точнехонько к разминке, такая свежесть и все сверкает. Миру-то и слово одно тут — красота.
— Я должен был захватить тебя с собой. Но я этого не сделал.
— Знаю, — пряча усмешку, ответил Поспеев.
— А почему? Тоже знаешь?
— Нет, не знаю.
Соснора в огорчении покачал головой.
— Я решил сперва, что не мое дело твоя жизнь. Как и где ты сорвешься. Но когда я подумал, что ты за этот вечер и ночь, очевидно, потерял в будущем года два игры, мне стало жалко.
— Меня?
— Чего же тебя жалеть? Мне игру стало жалко. И твою. И вообще футбол. Раньше я никому и никогда не старался облегчить жизнь. Не было у меня такого в характере. А как пришел в «Звезду», все старое сломалось во мне. Потому что тут нельзя по-старому. Заруби. И уж если я позволяю себя ломать, то ты — обязан. Ради себя. Своей игры. Ты ж все можешь.
— Но я, Андрей, ничего не понимаю, что тут делается
Поспеев не сомневался, что Соснора имеет право так говорить: в прошлом году журналисты назвали его лучшим футболистом сезона. Но он не сомневался и в том, что Соснора не ответит. Однако Андрей, уловив внутреннее существо вопроса, сказал спокойно и просто:
— Агитировать тебя я не стану — ни за Савельева, ни за себя, ни за Сергея. Потому что тебе играть и играть.
Но в этом-то вопросе Поспеев никаких сомнений и не знал: если выбирать, то уж не сторону Савельева, хотя совсем и не обязательно именно сейчас делать выбор. Ему хотелось, правда, подтолкнуть Соснору, чтобы тот потребовал выбора именно сейчас. Но Соснора не искал союзников, он всегда верил, что решать должна игра.
— Тебе играть, — повторил Соснора. — Тебе и думать о себе. А «Звезде» ты нужен — это я точно говорю. В любом случае: будет или не будет тренировать ее Савельев, будем или не будем играть мы с Сергеем. Даже если вдруг Свята в ней не станет.
После очередного матча, несмотря на победу, Савельев увез всех футболистов на загородную базу: два предстоящих и последних в сезоне матча, оба на выезде и оба с опасными командами, требовали, конечно, восстановления сил у ребят, полноценного отдыха, забот доктора и массажиста — этих ревнивых и обидчивых тружеников футбола.
Никто из футболистов не роптал. Подобные тренерские решения вошли в систему не в одной «Звезде».
Ужин в привычной тишине снимет напряжение. Затем одни футболисты сразу же завалятся спать, другие терпеливо подождут выпуска спортивных новостей чтобы узнать подробности остальных матчей тура. А утром парная баня успокоит нервы.
Но утро принесло бурю. И не только в том смысле, что за окном уже с полуночи бушевала поздняя октябрьская гроза. И не потому, что в парной истопник чего-то не доглядел, и ребята остались недовольны. Дело было в другом.
Свят Катков искренне восхищался вчерашней игрой Поспеева: ни в уме, ни в богатейшем воображении парню не откажешь. Человеческие же его слабости Свята никак не трогали.
— Где ты был до двух часов ночи? — отодвинув от себя тарелку, спросил Шлыков. Мясистые брови нависли над глазами, отчего те казались злыми.
Поспеев словно и не слышал вопроса, продолжал терзать свой завтрак.
— Между прочим, тебя спрашивают серьезно, — сказал Неуронов. Распаренное большое лицо с гладким лбом, на котором светились залысины, застыло, как гипсовая маска.
— Ты пришел в три часа. — Это уже опять Шлыков. Какое-то необычное волнение в его голосе. И голос у него сегодня резкий, глуховатый, недобрый. — Я видел собственными глазами. Ты меня тоже видел.
— А если я рыбу ловил? — ответил Поспеев. Он постарался придать своему лицу невинное выражение, а глазам — лукавость и смирение. Все равно никто не узнает, кто приезжал к нему, с кем он целовался. Однако Шлыков стукнул кулаком по столу.
— Так ведь выходной день? — Поспеев поверил, что нашел оправдание вполне подходящее.
— Выходной начнется после массажа.
Неожиданно подал голос спокойный Збарский:
— Давайте это происшествие, или как там юридически поточнее назвать, оставим на первый раз между нами? Ну, скроем от тренеров. А ему всыплем.
— Темную? — живо включился Говоров. — Да, кстати. Как раз кстати. Девочки… которые прыгают с вышки в воду… просили передать, что не желают видеть вас, маэстро Поспеев, на своих тренировках.
Но если бы приезжала та, черноглазая сестра Говорова он должен был бы только встать и гордо уйти. Это быта бы его правота, а не вина… А так… как всегда случайное, и, значит, виноват. Перед всеми…
Однако и болтовня Говорова была неуместной, поэтому Збарский обвел всех вопросительным взглядом, и каждый кивнул ему в знак согласия — все, кроме Свята Каткова.
— Продолжаем прием пищи, — сказал Збарский. — А ты запомни. И лучше на всю жизнь. О чем тут Витек выступал — не знаю. С ним и выясняй. А насчет прошлой ночи — запомни. Тут мы все в ответе.
Встав из-за стола и проходя мимо обиженного и одновременно обеспокоенного Поспеева, Свят негромко сказал ему:
— Земляк твой не при чем. Он спал. Понял? А я тоже караулил. Мне было любопытно. Понял? Но если ты его потащишь в своей цирк — темной не миновать. Так и знай. И хуже, чем темной. Если ты не стал для него опорой, то пусть я.
Поспеев не просил пощады, не искал оправданий — и это Святу даже понравилось: на такого человека не жаль потратить время, чтобы сохранить его для «Звезды», характер — это очень важно, даже если в обыденной жизни этот характер, как говорится, не подарок, зато в футболе, в игре такой характер бывает ценнее всего.
Странное дело: Поспеева сейчас занимал более других вовсе не Свят, а Андрей, и он попытался поймать его взгляд, но вместо него набрел в своих поисках на сочувствующий взгляд Минина.
— Усек, — сказал он и сам подивился своему голосу — тот подрагивал. — Понял. Нет, точно…
После завтрака, когда Брайко ушел на массаж, Поспеев запер комнату на ключ. Он лежал, упрятав лицо в подушку, и скоро почувствовал, что подушка стала мокрой.
«Плачу? Как в детстве плачу?» Он помнил, что в детстве часто плакал. После того, как отец, устав от пьяного буйства, заваливался на диван и храпел, младший сын плакал — от обиды, от стыда, от зависти к сверстникам, от необходимости скрывать горечь этих вечеров. Но с тех пор, как он стал жить вне дома, он уже никогда не плакал — ничего не могло произойти такого, что бы сравнилось с теми ночами детства.
Такого по горестности своей просто не бывает в жизни — так ему казалось до сегодняшнего дня.
«Плачу? Почему же я сегодня плачу?»
Робкий стук в дверь. Брайко вернулся.
«Мне пора на массаж».
Чья-то крупная ладонь подтолкнула сзади. Поспеев ухватился за поручни трапа, неловко посторонился, бросил взгляд через плечо.
За ним входил в самолет Сергей Катков. И хотя Поспеев отошел в сторону, пропуская Сергея, тот снова подтолкнул его, приглашая отправиться в хвостовой салон.
— Побеседуем? — предложил Сергей.
— Со мной? — удивился Поспеев.
Сергей знал, что почти никто не придаст значения тому обстоятельству, что он с Поспеевым устроился в хвосте ТУ-104, где мало кто любит сидеть. Сам же Поспеев и не подумал о чьей-то реакции. Но слова Сергея: «Посидим вдали от шума городского», — удивили и насторожили: с тех пор, как Сергей привез Поспеева в «Звезду», они и десятком слов не обменялись, хотя Поспеев нередко порывался поговорить с Сергеем основательно, чувствуя, что теряет иной раз голову. Сейчас его удивило это предложение: ему казалось, что Сергей бесповоротно разочаровался в нем.
Мгновенно оценив все, Поспеев не только согласно кивнул, но и настроил себя на безоговорочное признание всего, что обрушит на него Катков.
А тот был спокоен, мягок, не прятал улыбку, однажды, по привычке своей, взмахом руки взлохматил Поспееву прическу.
Город, который их ждал — и поджидал с нетерпением, в надежде отомстить за поражение в финале Кубка, они оба не любили, хотя и по разным причинам.