— Тебе, конечно, не боязно играть и против Пеле, не говоря уж о доронинских чемпионах, да?
— Для меня они уже не чемпионы, — ответил Поспеев. — Без Сосноры, да после Кубка… Это раз. А еще — ведь я же мог играть у них. До армии меня хотели было позвать официально. Доронин сам приезжал смотреть. Ох, я и старался. До комедии доходило. Знаешь, он мне даже два слова сказал. На всю жизнь запомнил. «Мороки много», — сказал. Нет, меня обнадежили. А потом забыли. Или не собирались помнить. Обидно? Сначала — да. Ждал, как первого гола. А потом… Совсем капельку было обидно. За них, не за себя. Что они такие… Не все у них в команде в порядке.
— Нет, Вася, так нельзя. Могучая была команда. Но все великие команды умирают. Одни рано, другие поздно. К тому же прошло уже два или три года.
— Верно, другие условия. А сейчас ушел и Соснора. Такую брешь никогда не заделают. Даже если Свята переманят.
— Почему Свята? Можно и тебя.
Поспеев молчал. Не потому, что не знал ответа, — в «Звезде», конечно, не очень-то уютно, грозили «темной» даже, но на новом месте еще нужно делать первый шаг, а в «Звезде» он вышел удачным — молчал потому, что не хотел давать себе оценку. Но Сергей не спешил, вынуждая Поспеева заговорить. Поспеев же чувствовал, что стоит Сергею его умело подтолкнуть, как он разоткровенничается.
Молчанию должен был прийти конец, и нарушил его Поспеев.
— Я, наверное, кругом виноват.
— В чем? — тихо спросил Сергей.
— Забыл о доверии. Но такой уж я человек. Расхлябанный. Все легко в жизни давалось.
— Легко?
— Конечно. Другие над каким-нибудь ударом месяцами работают, а мне двух дрессировок хватает, — Поспеев спохватился, поняв, что просто-напросто хвастается. — Понятно. Имеешь в виду мою жизнь дома? Свят рассказывал? Только я ведь ту жизнь не считаю жизнью. Вообще на поле только и. живу. Но страшно трудно отрезать все остальное. Нет, ничья помощь мне не нужна. Если не сам справлюсь — то это ненадолго. Так ведь?
Самолет подрагивал, пробиваясь сквозь густые облака.
Ребята занялись кто чем. Шлыков с Неуроновым разгадывали огоньковский кроссворд. Соснора рассказывал Святу о тренировках «Баварии». Збарский читал очерк о тренере Маслове в «Футболе». Минин силился задремать. Говоров и Хитров заигрывали со стюардессами.
— А мне трудно. Не верят мне. В мой характер. Я же вижу. Я и сам себе не верю. Вижу ведь, как все случайно у меня. И люди вокруг меня… или рядом — случайные. Весь мир получается у меня случайным.
— Весь мир?
— А что скрывать или рисоваться?
Мелькнула одна мысль и заставила замолчать «Почему он обо мне? Какие у него планы? Все говорят, что он старшим тренером будет. Не завтра, так с нового сезона. А Савельев? С кем — я?»
«Чего ты хочешь от «Звезды»?» — спрашивал и Савельев при первой же встрече. «Игры», — и ему ответил тогда Поспеев. «Игры? — Савельев попробовал выдавить из себя усмешку. — Игры… Это хорошо. А еще чего?» Слова какие-то жесткие, бездушные. Никакого участия. Просто показной интерес. «Ничего больше» — ответил Поспеев. «Чем же привлекла тебя «Звезда»? Так и хотелось крикнуть: «Да вы же меня позвали! Не я — к вам сам! А вы меня позвали!» — но ответил спокойно: «Игрой». Вдруг Савельев обнажил свои мысли: «У нас трудная команда. Ты же знаешь, наслышан наверно. Номер один у нас — Катков. Не тот, который тебя привез, а второй. Младший. Игра строится на него. Значит, надо… на поле, конечно, подчинять себя игре на него». «Постараюсь», — ответил Поспеев, не понимая, какого ответа ждал тренер. «Старания мало, надо научиться играть и на себя». Теперь понятно, чего от него, Васи Поспеева, хотят. Как отвечать? Вот и ответ: «Научусь. Для того в футбол и пошел». Савельев процедил: «Все зависит от тебя. Надежд на тебя много…»
Именно эта последняя фраза сверлит сознание сейчас. «Чьих надежд? Савельев надеется на меня, что я вытесню Свята? Смешно же. Святу цены нет, его не с кем и сравнить, если говорить всерьез. Да я ж мечтаю другом быть ему!»
— Так у меня вышло, — сказал Поспеев, взглянув на Сергея. — Но как я на поле? Такой я — нужен?
— Ты и такой, какой в жизни, тоже нужен.
Рука Сергея снова скользнула по голове Поспеева, по затылку, застыла на спине.
— Я не отвечаю за тебя, — сказал Сергей. — Потому что у меня на это и прав нет никаких. Но все равно: если ты сорвешься, я тебе первый спуску не дам.
«Когда я придумал себе, что одинок и прочее? Что все у меня случайное, что я сам — случайный? Зачем придумал? Прятался от себя? Вон сидит Минин. Бывший капитан… Он и в «Звезде» уже бывший. Не дли него ее климат. Вот он действительно одинок. Потому что со своей вершины не может — не умеет — спуститься вниз. А Сергей может, умеет. А я? Что — я? Играть надо получше — буду всем нужен…»
Противно заскрипела дверь. Потянувшись в постели, Поспеев открыл глаза.
— Хватит дрыхнуть. Ну?
Поспеев узнал голос Минина и увидел его, но, снова потягиваясь, спросил:
— Ты?
Он взглянул на окно, задернутое портьерой, закинул жилистые руки за голову. А Минин уже заговорил. Наверное, никогда в жизни не произносил он столько слов в один присест, болтал без умолку о погоде и красотах чужого города, о европейских турнирах и каких- то женщинах, которых и сам плохо помнил, вовсю расхваливал Доронина и — чего это? — снова болтал о погоде, снова о тех женщинах.
Однако Поспеев, не вылезая из-под одеяла, взглядом своим заставил Минина умолкнуть.
С поспеевского лица сползла девическая безмятежность. Завлекательная улыбочка, быстро менявшаяся на ухмылку, обычно тут же возвращалась назад. Но на этот раз она где-то застряла. В лукавых, невинных глазах блеснул жесткий и нетерпимый взгляд разгневанного мужчины, не только знающего себе цену, но и знающего, чего он хочет — и от себя, и от других людей.
— Зачем ты пришел? — спросил Поспеев. Он сел в постели, пальцы вцепились в поролоновый матрац.
— Ну, просто… — не нашелся Минин. — Нечего делать — вот и пришел.
— А ты не темни. Мне в темноте жить надоело. Поспеев сам и помог Минину, но тот не сообразил, что за помощью этой скрывалась хитрость.
— Доронин зовет тебя к себе.
— Меня? А тебя?
— Так я говорю о тебе.
— Понятно. Мне и в «Звезде» хорошо. Хорошо, где тебе «темной» грозят?
— Не допрешь ты.
— Это почему еще? Ты присмотрись — как они к тебе. Один Говоров чего стоит. Он же смеется над тобой. Вместе с сестрицей своей. Конечно, куда тебе с профессорской дочкой…
— При чем она? — Поспеев умел быть хладнокровным, но это хладнокровие стоило ему немало усилий. — «Звезда» — первая команда, в которой мне интересно играть. Я ведь не впервой в ней. Повидал и поиграл. Так «Звезда» — эго как раз то, что я искал. Если меня будут выгонять, стану на колени и просить буду, чтоб простили. Потому что такой команды, как «Звезда», больше нет.
— Я думал, в футболе дураки перевелись, — холодно бросил Минин, отступая к двери.
— А ты еще подумай, раз уж думал.
Конечно, Минин не верит, он ведь не понимает, что перед ним совсем не тот человек, которого он знал.
— Смотри, поздно будет, — процедил Минин.
— Ты смотри, — чтоб не сломаться сегодня же.
Он бил точно и не просто намекал на предстоящий вечером матч с доронинцами, он откровенно угрожал. И Минин должен был именно так понять его. Не иначе.
Поспеев откинул гибкое жилистое тело свое на постель, закрыл глаза, и постепенно лицо его вновь становилось лукавым и беззлобным. Это была маска — и жалеть приходилось лишь об одном, что первым о том узнал такой недостойный человек, как Минин.
Беглец. Не ужился. Не наступил на свое самолюбие. Или тщеславие?
«Захотел, чтоб мой уход тебя прикрыл? Не бывать. Для меня «Звезда» — все в жизни. Да что — в жизни? Моя жизнь просто — она, только и всего».
Он все еще лежал в постели, спрятавшись в подушки, натянув на голову одеяло. Но он слышал, что кто-то вошел в номер, остановился посреди комнаты.
— Слушай, красавчик, — узнал Поспеев голос Збарского, — тебя там внизу какие-то дамы спрашивают.