Забив гол, ребята обнимались точно так же, как обычно делают мастера. Сергея все-таки привлекла их шумная возня, и как-то сама собой пришла мысль, оказавшаяся на удивление простой: сколько чужого горя в этом ликовании, сколько нравственных ошибок может последовать за такой потерей власти над своими чувствами.
Пересекая двор, к Сергею шел хмурый, сосредоточенный брат. Сергей подумал: как быстро и далеко ушел Свят от этих мальчишек, хотя наверняка он все еще ближе к ним, чем к мужчинам, среди которых ему предстоит провести конец юности.
— Я так и думал, что ты здесь, — неожиданно спокойно сказал Святослав.
Святослав сел рядом, вытянул тугие ноги по грязному песку.
— Сгорела «Звезда». Душа болит — хорошая ведь была команда.
— Тебе ее жаль?— подавляя оживление, спросил старший. — Уж не хочешь ли ты предложить им себя
— Я? Разве я им нужен? Им нужен ты. Почему ты не хочешь им помочь? Я бы на твоем месте…
— Ах, Свят, — мягко перебил его старший брат, — вот если бы я был на твоем месте.
— В мои годы ты уже блистал в «Звезде».
— Ты тоже можешь попробовать.
Святослав смутился:
— Нет, Сережа, ты им нужен. Именно ты. Они примут тебя. Им некуда деваться. «Звезда» никогда так не горела.
— Разве я не виноват перед ней?
— Правильно. Винят не одного Савельева, но и тебя. И не меньше, чем его. Ты должен вернуться.
— Я ведь с осени не играю, — напомнил старший брат.
— Но, Сережа, футбол за время твоего отсутствия недалеко ушел. Ничего нового не придумали. И правила не меняли. Да и ты… ты же всегда в форме, Сережа. Ты же сам это знаешь лучше меня.
— Ну, раз ты так считаешь, то завтра… я повезу тебя к ним и покажу этому Савельеву. Хотя он и без меня о тебе наслышан. Может, тайком приезжал смотреть, как ты за юношей играешь.
Свят лишь нелепо прошептал:
— Ты — серьезно? Обо мне — серьезно?
— Без шуток, Свят. Я не хотел им отдавать тебя, — признался Сергей. — Есть другие тренеры, более достойные. Но ты же сам сказал: обидно за «Звезду». Где ж тебе еще играть?
— А если я провалюсь?
— Тогда вместе с тобой провалюсь и я. На этот раз окончательно, — ответил Сергей, поднялся, глянул на мальчишек, продолжавших гонять по двору мяч. Обнял брата. Они вышли на тесноватую улочку.
— Ты не бойся за меня — я не оступлюсь, — вдруг сказал Святослав.
— Я тоже, Свят, был уверен — в твои годы, — что никогда не оступлюсь. Я даже думал, что сумею пройти ровной, прямой дорогой. Из одних побед. Победы были. Но было и жестокое поражение.
— Ты виноват не в том ведь, что с Савельевым не поладил, да? Ты перед городом виноват, да?
Сергей ничего не мог ответить: шаг, избранный им самостоятельно, без принуждения, противоречил всему, что он делал прошлой осенью, — и мысль об этом унижала, однако забота о судьбе брата заставляла не то чтобы забыть это унижение, а просто отмести его, убрать с пути с пути, который вел — или по крайней мере должен был вести — к утверждению брата а брата сегодня, как и вчера, Сергей не пожалел бы собственной жизни.
«…Никто мне ничего не предлагал, но я решил вернуться. Ты ведь понимаешь, что не для себя. Тоже ради него. А кто же ему мог заменить отца и мать? Если бы они — вероятно, я… обошлось бы без моих… Ну конечно, ты права: жертв. Тебе ли объяснять, что у него никого нет, кроме меня. Ты-то знаешь, как мы с ним остались без отца, а потом потеряли мать. Мы с тобой начинали таким спором, этим и кончаем. Теперь я понимаю — вы с ним просто не сумели поделить меня. Но лишь вчера я понял, в чем дело: не ты виновата, что он враждовал с тобой, и не он сам. Футбол. Футбол виноват во всем. Нет, не то говорю, футбол, конечно, не может быть виноват, он выше всех нас. Ты не поняла? Вот как? О Святе — тоже? Ничего ты не поняла — ни Свята, ни футбола, ничего в нашей жизни. Не будем гадать — скоро каждый покажет себя таким, каков есть на самом деле. Каждый, в том числе и ты, и я. Вот как? То есть, говоря проще, чтобы я был наказан? Ты хочешь именно этого? У каждого из нас были и есть люди, которыми мы — друг ради друга — пожертвовать не могли и не можем. И не сможем никогда. Это сильнее нас. И на то есть причины, над которыми мы не властны. Я уже обещал. Да, прости, я тогда оговорился. Я обещал брату. Да, брату! Брату! Зачем я обманываю себя? Ведь прежде всего — футбол. О чем ты? О разочарованиях, которые ждут Свята? Сегодня не имеет никакого значения Дело не в нас, а в «Звезде». Какое значение имеют наши личные судьбы в сравнении с ее судьбой? Никакого. Ну, почему же? Понимаю. Но у меня нет оснований и права соглашаться с тобой. И не только с тобой — со всеми вообще. До свидания. Потеря? Была. В прошлом году. А сегодня — что? Ну, прощай…»
Пятно солнечного света запрыгало по стене, по натертому паркету. Скрип форточки напоминал жужжание пчелы. Голубое небо за окном прорезала белая инверсионная полоса.
«…Ты дал согласие вернуться? Опять — про него! И это тоже ради него? Вся твоя жизнь — ему. Нельзя же так, нельзя! А, вот ты к чему… Твоих жертв! Но не имеет же он права лишать тебя жизни. Я еще не научилась разгадывать ребусы. Моего пионерского детства как паз на это и не хватило. Одно я понимаю: чтобы оправдать себя, ты готов прицепить ему павлиний хвост. Ах, зачем я так? Нет, пусть! Пусть ты обидишься, но просто самолюбивый петух он у тебя. И никакие высокие мотивы никогда им не руководили. Никогда, ин украл у тебя твою собственную жизнь. А сам ведь ничем не пожертвует ради тебя. Пожертвует? Этого мальчишку никто не знает толком. Можешь думать что угодно, но я хочу, чтобы твой брат потерпел фиаско в футболе, чтобы ты ошибся в нем, и он казнил тебя за эту ошибку. Нет, нет, все не так, Сергей! Не возвращайся! Тебя ждут разочарования. И ты сам знаешь — что одни лишь разочарования. Обещал? Кому ты обещал? Ты же сказал, что никто тебе ничего не предлагал. Тебе болельщики — эти ненормальные, психи — предлагали? Брату? Опять он! Но если ты так любишь его, отвези к Веретееву. Тот ведь совсем другое дело. А мой Савельев… Неужели ты не понимаешь? Ты Савельеву не нужен. Ему нужен твой брат. Но зачем твоему брату разочарования? Разве их мало было у тебя? Зачем же? Ты из всех крушений выйдешь победителем — я знаю, ты такой. Но я-то не хочу этого. А ты? Ты не хочешь меня понять, да? Просто не хочешь, да? Вот как? Тогда — до свидания. Я знаю своего брата лучше, чем ты, и потому мне вас нисколько не жаль. А себя? Но ведь и у меня есть брат! И он мне так же дорог, как тебе твой. Хоть и не теряли мы ни отца, ни матери… Ну, прощай… прощай…»
Посреди пустынной площадки перед жилым корпусом заложив руки за спину и глядя вверх на паривших в небе голубей, стоял измученный ожиданием Савельев.
Он уже успел переодеться. Снял белую рубашку и пестрый галстук, в которые вынужден был облачиться для визита к директору завода, — для визита, который ничего ему не дал. В спортивном костюме он выглядел старше своих лет. Фигуру портил быстро округлившийся, после того как он закончил играть, живот, а из-за невеселых раздумий обозначились морщины на лбу и сразу стал более заметным шрам посреди переносицы— память о единственной в его футбольной жизни травме, крепко сколоченный, он травм не получал, они грозили тем, кто встречался с ним на поле в борьбе за мяч.
Знакомый, ненавистный Савельеву голос прервал его горькие размышления:
— Здравствуй.
Сдерживая резкость, он повернулся к Сергею который, оставив машину на стоянке, шел к тренеру, но так же, как перед этим Савельев, глядел в небо на голубей Савельев ответил кивком головы.
— Извини, — продолжал Сергей, все так же глядя в небо, — что отрываю тебя от мучительных тактических поисков. Привез младшего брата. Посмотри. Думаю, он «Звезде» пригодится. Особенно сейчас.
Теперь Сергей опустил взгляд: по асфальту придвинулась третья тень.
— Ладно, — глухо ответил Савельев. — Посмотрю.
Неожиданно для обоих вмешался Святослав:
— А я привез вам старшего брата. Посмотрите его. Думаю, что он «Звезде» просто необходим.