– Мы знаем, что имеем. Для чего мы будем это использовать?
Председатель правления докопался-таки до того мал-ленького препятствия.
– Мне бы не хотелось с этим торопиться. Я хотел бы, чтобы группа маркетинга провела исследования и выбрала лучшее направление, – ответил Болт.
– Болт, эти пятьдесят миллионов обходятся нам в сто тридцать пять тысяч в неделю одних процентов. Поторопитесь представить нам проект, который можно продать.
– Хорошо, – сказал Болт и постарался исчезнуть из зала заседаний как можно скорее, пока его никто не спросил, какие у него самого идеи насчет коммерческого использования.
Сложность открытия, которое обошлось вам в пятьдесят миллионов, в том, что его нельзя применять по пустякам. Нужно что-то большое. Очень большое.
Это-то и кричал Ример Болт своим сотрудникам на следующее утро.
– Крупное производство! Масштабные идеи. Масштабные, понимаете?
– А что, если использовать как оружие? Это было бы сверхмощное оружие. А пятьдесят миллионов долларов – это гроши за что-то, что может уничтожить жизнь на Земле.
– Не так быстро. Деньги в этом есть, но правительство этого не допустит. Оружие – это на крайний случай. Нужно какое-то крупное производство. Мы должны совершить промышленную революцию.
Одному из младших сотрудников пришла в голову великолепная идея. Никакой связи с животными. И с лужайками тоже. Но эффект печи использовался.
Они поздравляли друг друга, но никто из них и не подозревал, что для любого русского генерала эксперимент, который они планировали, послужил бы сигналом к войне во всей Европе.
Но, подозревай об этом Болт, это бы его не остановило. Эта идея не только могла вытащить “Химические концепции” из ямы, она могла бы произвести революцию в одной из отраслей промышленности. И даже хорошо, что до этого додумался какой-то клерк. Тем легче ему будет пожинать лавры.
– Ты уверена, что это те джунгли? – спросил Римо.
– Абсолютно, – ответила Кэти.
Она никак не могла оправиться от перемены времени и ужасающей посадки в аэропорту Читибанго. Посадочная полоса была построена специально, чтобы удобнее было выгружать контрабандный кокаин и принимать туристов, решившихся побывать там, где не ступала нога других туристов. Сан-Гаута всегда выглядела девственно нетронутой. Отличные пейзажи для любительских фотографий.
На фотографиях не видно было ни клопов, ни ужасного гостиничного сервиса. Во всей Гауте было только четыре человека, умевших определить, который час. И все они были в правительстве. Остальные считали, что в этом маленьком раю важны только время обеда и сна. Спать ложились по солнцу, а обедали – по велению желудка.
Время нужно было только психам-туристам и Пожизненному Вождю. Вождю время было нужно, чтобы знать, когда встречать самолеты, начинать парады и сообщать, что настала пора.
В пятидесятые генералиссимус Франциско Экман-Рамирес объявил, что настала пора бороться с коммунистами-атеистами. В шестидесятые была борьба с империализмом. В семидесятые – по определенным дням недели – то Куба, то Америка. Теперь настала пора контроля над рождаемостью.
Генералиссимус не вполне знал, как это делается, но предполагал, что в невероятной неразборчивости девушек Сан-Гауты и потрясающей похотливости мужчин следует обвинить Запад, в особенности Америку. Ужасные санитарные условия, болезни и голод помогали все-таки поддерживать рождаемость на уровне простого воспроизведения.
Но из-за сообщений, что пора настала, с Запада стали приходить корабли с продовольствием, западные благотворительные общества стали чистить помойки и читать лекции о том, как продлить жизнь. Они посылали сюда докторов и медсестер. Появились лекарства. Позорный показатель детской смертности понизился. Появилось больше взрослых особей. Они стали рожать больше детей. И теперь действительно пора генералиссимуса Экман-Рамиреса стала подходить к концу. При таком скоплении людей встала проблема загрязнения окружающей среды. Голод усиливался, что привело к самому худшему – объединению либеральных протестантов, евреев-интеллектуалов и монашек. Они выработали подробную социальную программу для борьбы с этими ужасами.
И подали все в таком виде, что каждый, кто не восставал против существующей формы правления, был хуже самого дьявола. Все, кто был за борьбу с диктатором, автоматически считались приверженцами добра. С диктатором мечтали бороться бандиты, жившие в горах, которые уже много поколении, еще до прихода испанцев специализировались на грабежах, насилии и убийстве невинных – женщин, детей и безоружных крестьян.