— Что ты там за зенитки придумал? — спросил он у Л.М.
— Да так, ерунда, чтобы красивее смотрелось. На зрителя надо работать, тогда он деньги охотнее выкладывать станет.
— Эх, тебе бы в режиссеры пойти! — с чувством сказал Никита. — Зарываешь талант.
— Не судьба. А хотелось, конечно, что-нибудь этакое поставить. Со взрывами, стройными спортсменкамии реющими знаменами.
«Праздник на стадионе, посвященный юбилею макаронной фабрики!» — хотел съязвить Никита, но промолчал. Не то чтобы боялся разозлить самодеятельного постановщика спецэффектов, а надоел он хуже рыбьего жира. В сущности, «жалкая, ничтожная личность», и ничего больше.
Носорогу так понравились съемки, что он попытался уговорить пилотов слетать еще раз, теперь уже с работающими пушками, но те наотрез отказались. Пусть вечером смотрит, вместе со всеми!
Вернулись в ангар, подготовили машины к представлению. Калашников ничего нового не узнал. У Л.М. иссякла фантазия. И то хорошо. А потом Никита собрался к Алле.
Проститься с ней нужно было на случай, если произойдет что-то непредвиденное. И просто хотелось увидеться. Он даже стал забывать, как пахнут ее волосы.
Носорог, будто заботливый тренер и опекун, выделил им на свидание всего полчаса. Сказал:
— После намилуетесь. Сейчас силы тратить нельзя, в бою пригодятся.
Никита и не требовал большего. Ему действительно не хотелось отвлекаться от главного.
Алла вела себя спокойно, только смотрела на него грустными глазами, словно чувствовала вероятную разлуку. И ему вдруг расхотелось прощаться. Ничего не рассказал о предстоящем, только попросил сидеть у себя, никуда не выходить и быть готовой в любой момент к бегству. Поинтересовался, была ли возможность позвонить Шарипову. Да, разговаривала, но недолго, кое-что узнала. Никите показалось, что она хотела сказать что-то еще, но не стала. Он не настаивал. Позже будет время и для разговоров, и для любви.
В камеру он решил не возвращаться. Время до вечера можно было провести и в ангаре. Л.М. не спорил, был возбужден, часто нырял в шкафчик у стены, где хранились бутылки. Ну вылитый режиссер провинциального театра времен перестройки перед премьерой пьесы Михаила Шатрова, на которой обещались быть первые лица города. То ли похвалят за прогрессивность взглядов, то ли с работы снимут, чтобы не занимался очернительством.
Обедать вместе с ним не стали, не хотелось слушать коньячного бреда. Никита валялся на кушетке в комнате отдыха, а Вахтанг расположился на крыле «Мухобоя», постелив одеяло. Калашников в очередной раз проверял свою установку. Дремали и ждали вечера.
В половине шестого Никита поднялся, потягиваясь, вышел в ангар.
— Ну что, двинулись?
Вахтанг спрыгнул с крыла.
— А мы выходить должны?
— Задумано так. Сначала мы обыкновенные, нас представляют, потом становимся маленькими и начинаем убивать друг друга. Законы жанра.
Охранник уже ждал их.
— Хозяин велел идти к нему в кабинет.
Л.М. опять помогла его способность быстро трезветь. Он был свеж и собран, словно не наливался полдня коньяком. Или у него средство какое-нибудь было, чтобы мгновенно приходить в норму? Рассказывали, что японцы придумали пилюли из трав. Даже трубки гаишников ничего не показывают.
— Долго рассусоливать не будем. Задачу свою вы знаете. Как самолеты?
— Техника на уровне, — усмехнулся Вахтанг. — Лишь бы сама установка не подвела.
— Миниатюризатор в полном порядке, — заверил Калашников. — Будет работать сколько угодно долго.
— Особенно долго и не надо. Вы, ребята, тоже не растягивайте. Покажите настоящий, добротный воздушный бой. Полчаса, ну, минут сорок. Сумеете?
— Было бы сказано. — Никита разглядывал его в упор. Ведь на смерть людей посылает и так хладнокровен. Что за животное!
— Смотрите! — Л.М. достал из-под стола небольшой кейс, положил его на стол и раскрыл. Примерно наполовину он был заполнен пачками долларов. — Здесь сто тысяч. Тот, кто вернется, их получит. Воодушевляет?
— А как же, — с сарказмом сказал Никита. — Сейчас прямо здесь драться начнем.
— Все сказал? — помрачнел Л.М. — Очень хочу надеяться, что именно ты за деньгами придешь. И зла на тебя ни за что не держу. Так что постарайся.
Никита промолчал.
Лимузины начали съезжаться точно к шести. Но представление пока не начинали. Публика должна была как следует разогреться. В трапезной гремела музыка, на маленьких столиках стояли бутылки и тарелки. Большой стол Никита категорически запретил занимать. Маркером он разметил на нем взлетные полосы. Маркер не гвоздь, следы потом отмыть можно будет.