Смотрели.
Молчали.
Один из адмиралов стоял, опершись на костыли.
Не было ноги. Совсем не было. До бедра.
Шла, бежала, шумела, размахивая сумками и портфельчиками, стайка студентов, студенток.
И заметили адмиральские костыли.
Эхо войны, которую они знали уже лишь по учебникам истории.
Разом стих говорливый шумок.
И адмирал, спиною почувствовав тишину, обернулся и встретился с их любопытно-застенчивыми взглядами.
Зажегся зеленый светофор — они перебежали дорогу, спеша к себе, на факультеты МГУ.
Адмирал проследил за стайкой, помолчав, сказал спутнику негромко:
— Я думаю, после смерти все же назовут один из эсминцев моим именем. — Добавил сухо и столь же негромко: — Ведь у меня не остается потомства.
Это было 6 октября 1967 года.
Не знал он тогда, что спустя пять дней, ранним утром 11 октября 1967 года, адъютант его позвонит адъютанту второго адмирала и скажет, что ночью Адмирал Флота Советского Союза, стоявший на костылях у парапета на смотровой площадке, скончался.
...В 1963 году тайным голосованием был принят единогласно приемной комиссией Союза писателей в члены писательской организации по разряду прозы дебютировавший всего два-три года назад в трех московских толстых журналах серией «Невыдуманных рассказов» литератор шестидесяти семи лет от роду.
Рекомендовали молодого прозаика в Союз писателей Александр Твардовский и Константин Симонов.
Фамилия его была Исаков.
«В 1929 И. окончил Военно-морскую академию К. Е. Ворошилова, в 1931—33 был там на профессорско-преподавательской работе. В 1933—38 И. — начальник штаба, затем командующий Балтийским флотом. С января 1938 — И. заместитель Народного комиссара Военно-Морского Флота и по совместительству — начальник Военно-морской академии им. К. Е. Ворошилова. В период советско-финляндского конфликта 1939—40 и Великой Отечественной войны 1941—45 И. в должности начальника Главного штаба Военно-Морских Сил (ВМС) руководил боевыми операциями флотов и флотилий».
Этот фрагмент из Большой Советской Энциклопедии был зачитан на приемной комиссии Союза писателей вместо положенной вновь поступающему автобиографии.
Сорок шестой год, первый послевоенный...
В квартире окнами на Москву-реку, на стены Кремля...
В кабинете, уставленном книжными шкафами до потолка...
Скупые украшения, связанные с морем.
Кабинет флотоводца и ученого.
И — портрет горца в бешмете, в папахе, с древним, морщинистым, но крепким лицом.
Как здесь очутился?
— Было ему не так мало лет, — перехватывая мой взгляд, комментирует хозяин кабинета. — А если точнее — сто четыре. И дальше бы жил в Нагорном Карабахе, не запей плов с жирной бараниной ледяной водой. Кто же этот горец?
— Мой дед.
Полная неожиданность.
Я-то думал: военспец из потомственной русской флотской дворянской семьи, не иначе. Морская косточка, да еще, судя по манерам, петербуржец.
А оказалось, сын горца из Карабаха Тер-Исаакяна. Да и сам некогда был не Иваном, а Ованесом.
И сын горца Ованес Тер-Исаакян начнет свой путь во флоте гардемарином и закончит Адмиралом Флота Советского Союза.
Гардемарин... Красивое, романтически звучащее слово. И в переводе с французского означает: гвардеец моря. В русский обиход введено в 1716 году царем Петром. Так именовали воспитанников старших рот Морской академии, а потом и морского инженерного училища Николая Первого. Непросто было попасть в гардемарины: в морские классы двери открывались, за малым исключением, для представителей элиты, голубой крови. В девятнадцатом столетии классовое разделение стало еще отчетливее — ввели различные цвета погон, чтобы понимающие люди могли определить чистоту крови гардемарина: у кого она — голубая кровь — текла в жилах с незапамятных времен — тех отдавали в училище, где носили белые погоны; поплоше и победней — в инженерное, с черными погонами.