- Товарищ командир, - начал я. - Мне хотелось бы закрепить начатое...
Назаров посмотрел на меня искоса:
- Хочешь слетать на боевое задание?
- Хочу, - признался я. - Но только не слетать, а летать.
Он рассмеялся, словно я сказал какую-то несуразицу. Допив кофе, поднялся.
- Ладно, поговорю с командиром полка, а ты постарайся никуда не отлучаться. Он тебя вызовет.
Это был для меня день мучений. Уже перевалило за полдень, а меня не зовут. И майора Назарова не видать. Что такое? Как расценить это молчание?
И наконец распахивается дверь. Я - в который раз! - поднимаю голову и слышу, как дежурный произносит мою фамилию. Вскакиваю, как на пружинах.
- Куда?
- К командиру полка.
Все, кто были в общежитии, проводили меня взглядами до самых дверей. Кто-то крикнул вслед:
- Ни пуха тебе, ни пера!
Я вздрогнул от радости: ведь это уже почти признание... Вышел. Потом опомнился, открыл дверь, просунул голову:
- К черту!
Зал наполнился хохотом.
Постучавшись и получив разрешение войти, я сразу же заметил, с каким трудом присутствующие в кабинете стирают улыбки с лиц.
Кроме командира полка, здесь было четверо: начальник штаба, комиссар, заместитель по летной части и майор Назаров.
"Ясно, говорили об мне", - подумал я и, смущаясь, доложил, что летчик такой-то прибыл.
- Садись. - Командир полка пододвинул мне стул.
Я сел, не смея поднять глаз. Чувствовал, что все здесь присутствующие относятся ко мне доброжелательно, но почему они смеются? Что смешного в моих поступках? Ну, правда, я подбивал ребят пойти всем вместе и потребовать, чтобы дали самолеты. И пока я тренировался, они ходили в штаб. Так что же тут такого?
- Та-ак, - сказал командир, прикрывая ладонью улыбку. - Значит, выражаем недовольство? Делегацию подсылаем? Хорошо-о.
Я смутился совсем. Пропало дело. Сейчас мне дадут такой самолет...
- Да, конечно, а что же... - пробормотал я. - Столько времени болтаемся. Ребята воюют, а мы...
- Ну разумеется, - уже серьезно сказал командир. - Летать хотят все, но, к сожалению, это невозможно. Ты, наверное, знаешь, что у нас не хватает самолетов.
- Знаю, мне говорили.
- Вот-вот. И еще у нас нет штурманов. Я удивленно поднял глаза:
- Штурманов? Товарищ командир, " а я могу и без штурмана.
Начальник штаба, и комиссар, и майор Зинченко, и Назаров разом прыснули от смеха. У командира полка перехватило дыхание.
- Что? Что ты сказал? - Он заразительно расхохотался.
Глядя па него, засмеялся и я. Но, откровенно говоря, мне было непонятно, чем я их рассмешил. И что тут такого смешного - летать без штурмана? Всю жизнь летал - и ничего! В любую погоду...
- Нет, брат, - все еще смеясь, сказал командир. - У нас без штурманов ни на шаг. Он приведет тебя к цели, сбросит бомбы...
- А сбросить и я могу. Аварийно. В моей кабине рычаг есть.
Командир переглянулся с комиссаром. "Ну что? - говорил его взгляд. - Видал ты такого фрукта?"
Комиссар кашлянул в кулак.
- Да не мучай ты его, Алексей Иванович! Ну дай ты ему слетать. Кстати, и случай есть. Командир вдруг стал серьезным.
- Ты думаешь?
- А что же - оправится. И погода как раз подходящая. Дай ему только штурмана получше.
Командир на несколько секунд задумался. И сейчас же в кабинете все неуловимо изменилось. Если только что ощущалась неофициальная, дружественная, почти семейная обстановка, то сейчас от нее не осталось и следа. Чуть скрипнули стулья, шаркнули по полу ноги, и позы всех сидящих из расслабленных и вольных приняли положение готовности.
- Хорошо, - сказал командир и посмотрел на Назарова. Тот встал.
- Я вас слушаю!
- Дайте ему штурмана Киндюшова. Стрелка и радиста - по вашему усмотрению. Самолет - "девятка". Вылет... - командир посмотрел на часы, - в семнадцать тридцать. Все. Выполняйте!
- Есть!
Назаров откозырял, четко повернулся и вышел. Вслед за ними поднялись и вышли все остальные. И только тут до меня дошел смысл происходящего - мне предстоит боевой вылет! Это было все, что удержалось в моем сознании, остальное прошло мимо.
Я вскочил со стула, досадуя, что не догадался этого сделать раньше.
- Товарищ командир, разрешите идти.
- Нет, погоди. - Командир полка встал и, подойдя к висевшей на стене карте, ткнул в нее пальцем.
- Вот здесь, в тридцати минутах полета от линии фронта, стоят сейчас эшелоны противника. Два - с солдатами, один - с боеприпасами. Их надо разбомбить. Понял?
"Интересно, - подумал я, - как же мы их ночью-то искать будем? И что, они будут нас ждать?" А вслух сказал:
- Понял.
Командир будто прочел мои мысли,
- Они не уйдут, потому что, во-первых, партизаны взорвали перед ними путь, ну и, во-вторых, потому что... ты ведь с вылетом не задержишься? Тебе вылетать... - он посмотрел на часы, - через сорок пять минут. Сейчас твой штурман получит задание и - в путь!
Я с недоумением посмотрел за окно. Стоял день. Светило солнце. Голубело весеннее небо.
- Да-да, к-конечно, - пробормотал я, чувствуя неприятный холодок на спине. - Я вылечу вовремя. Разрешите идти?
- Идите.
Я козырнул и вышел. Ноги у меня слегка заплетались. Я ничего не понимал. Полк был ночным, и вдруг... такая неожиданность! Посылают днем... Без сопровождения. Но ведь это же... Чуть только сунемся к линии фронта, и пожалуйста! - истребители тут как тут. У них пушки, а у нас... пулеметы.
Все остальное я проделал как во сне. Оделся, спустился, сел в машину, где меня ожидал экипаж.
Техник доложил о готовности материальной части. Заправка такая-то, бомбовая загрузка такая-то. Я выслушал его, дал экипажу команду: "Занять места!" - и полез по приставной лесенке на крыло.
Надел парашют, сел в пилотское кресло. Окинул взглядом приборную доску, которую летчики называют "иконостасом", пощупал рукоятки уборки шасси и управления моторами.
Самолет дышал теплом двигателей. Пахло маслом, чуть-чуть бензином, чуть-чуть аэролаком. И эти запахи, и рукоятки, и приборы - все было таким знакомым, близким и родным, что страхи мои рассеялись.
Штурман Киндюшов занял свое место. Обернулся ко мне, подмигнул. Пора, запускать моторы. Я уже приготовился подать команду, как вдруг чуть слышный шепот в наушниках привлек мое внимание.
- Ну, Серега, считай, что это последний наш вылет, - говорит радист стрелку.
Пауза. Наверное, шлемофон второго еще не был подключен, и мне не слышно, что он ответил.
- А как же, - продолжал тот же голос. - Летчик молодой, зеленый. Первый раз летит, да еще днем. Собьют "мессера", как пить дать!..
"Ага! - подумал я. - Молодой? Зеленый? Ладно, посмотрим". И заорал во всю глотку:
- От винто-ов!
Взлетели. Я взял курс и поставил машину в набор
высоты. Смотрю вниз, на землю. Весна в разгаре. Леса словно пеной зеленой обрызганы. Поля - как ковер. Солнце светит, и небо - голубое-голубое! Горизонт дымкой затянут. А мне очень интересно увидеть, где же это линия фронта проходит и как она выглядит?
Набрал высоту четыре километра. Прохладно стало. Вижу, Киндюшов почему-то с пулеметом возится, заряжает. "Ну, - думаю, - это он так, для порядка".
Зарядил, потом к иллюминатору прижался. Оглянулся и я. Посмотрел направо, налево. Вроде ничего. Лечу, выдерживаю курс. Вдруг слышу крик:
- Слева внизу два "мессершмитта"! Штурман спокойно:
- Ну и что?
- Преследуют.
Поворачиваю голову, смотрю. Ничего не видно. "Два истребителя, - думаю, это плохо!"
Во рту становится горько. Соображаю: что же делать? Хоть бы облака были! Вглядываюсь вперед - облака! Но еще далековато и выше нас. В голове проносится: "Подо мной бомбы. Тысяча триста килограммов. Попадет пуля по взрывателю - только пух полетит..."
Прибавляю моторам обороты, до максимальных. Держу прежний курс, набираю высоту. Нервы напряглись, и самолет напрягся. Летит, не качается, словно застыл. Стакан с водой поставь - не дрогнет. А сердце стучит: "Догонят или не догонят?"
Радист кричит:
- Догоняют!
А штурман в ответ:
- Молчать! Что за паника?! Командир знает, что делает!
Это я-то знаю? Ничего я не знаю!..
Оборачиваюсь. Слева - никого. Справа... Ох, вот они! Два черных силуэта, две торпеды. Носы кверху, сзади - дымки от моторов. Форсируют, нажимают фашисты.