Лёнчик завозился на диване, нашёл свои трусы, надел. Уже не смущаясь, встал и начал, покашливая, одеваться.
Из кухни Сан Саныч крикнул
— Яичницу будешь?
— Не–ет, не могу. Стошнит.
— Ну ладно, тогда иди, хоть чайку горячего попей. Полегчает. А то рассольчика–то у меня нет, извиняй.
Лёнчик шумно умылся в ванной, потом вошёл в маленькую кухоньку, уселся на табуретку и стал разглядывать Шабанова.
Выглядел Лёнчик уже не в пример лучше, чем вчера. Был он среднего роста, на вид — лет двадцати пяти — тридцати, худощавый, с наглыми чёрными глазками и длинными спутавшимися смоляными волосами. На лице — трёхдневная щетина. На госте были свежевыстиранные и отглаженные, видавшие виды старые рваные джинсы и кофейного цвета, клетчатая рубашка, кое–где порванная и в заметных глазу несмываемых пятнах.
Кроме неопрятного внешнего вида Лёнчика, Сан Саныч каким–то внутренним чутьём почувствовал тёмные волны злости и обиды на весь мир, излучаемые в пространство от нового знакомого. Что–то с ним явно было не так…
«Ну, да ведь не родственник. С ним детей не крестить. Посидим и расстанемся», — философски подумал Шабанов.
Но он ошибся.
На другой день, вечером, Лёнчик заявился с литровой бутылкой водки и закуской. Выпили.
За знакомство, за друзей, за мир во всём мире.
После четвёртого или пятого стаканчика гостю захотелось поговорить «за жизнь». Санычу пришлось выслушать монолог о политических взглядах гостя, которые, в основном, сводились к тому, что «всех наверху надо мочить без разбора», про то, что самые лучшие партии — это те, что призывают «гнать инородцев–нахлебников из России», и о том, какая у Лёнчика жена–падла — пилит каждый день, истерики закатывает, денег постоянно требует. А где их взять?
Лёнчик честно работает. Механиком на автобазе. Не ворует. Не приторговывает ничем. Кроме зарплаты, иных доходов нет.
Саныч, слушая чернушную бредятину Лёнчика о политике, с трудом сдерживался, но… делал скидку на водку, относительную молодость и горячность гостя. Печально было только, что он ничего не хотел слушать и пытаться думать самостоятельно, искать истину. Все его взгляды и убеждения представляли собой дикую смесь из американской пропаганды и штампов против России, лозунгов националистических партий и пьяной агрессии.
Пропустили ещё немного, Лёнчик совсем захмелел
— Слышь, дядь Саша, тащ полковник…
Саныч перебил
— Я майор.
— Та ладно, какая разница, я не служил, мне всё равно, хоть выглядишь ты, по–моему, не меньше, чем на полковника. Вот скажи мне, тащ майор, из–за чего или кого я так хреново живу? А? Денег нет, счастья нет, друзей нормальных и тех нет! Домой хоть вообще не приходи, жена живьём ест! Единственное счастье — это нажраться до полной отключки и уйти в нирвану. Может и зря ты меня спасал?
— Может и зря, — кивнул Саныч, — только у меня выбора не было. А вот почему ты живёшь так хреново, не знаю. Может, стоит в себе покопаться? Подумать? Измениться?
— Из–ме–нить–ся? — это слово Лёнчик произнёс по слогам и с издёвкой, — куда меняться, если жизнь такая! Заколдованный круг! Крутисся, как белка в колесе. На работе выдохнешься, домой придёшь, думаешь, щас полежу, отдохну, с дитём поиграюсь, да назавтра, с хорошим настроением на трудовые подвиги. Хрен там! Придёшь трезвым, как стёклышко, ни в одном глазу, улыбнёшься благоверной — здравствуй зайка, как у тебя дела? Как день прошёл?
А «зайка» как зарычит, аки пещерный лев и начнёт тебя с порога глушить — «Припёрся мурло поганое! Глаза б мои тебя не видели. Иди жрать на кухню!»
Сама не работает, целыми днями дома сидит с «продвинутыми» подружками, те все «разведёнки» давно, гулять с ними куда–то ходит. Там ей всё по–умному объясняют, как надо над мужем эта… «до–ми–ни–ро–вать», держать его «на коротком поводке», припугнуть ментурой, если что, разводом с отъёмом квартиры, дитя не давать видеть. Короче, я должен пахать, ей деньги приносить, все её прихоти исполнять, да ещё она об меня ноги вытирает. В законах бабских подкована, бля…
Вот как с этим жить, Саныч? Это ж противно мужскому естеству! Ты — старше меня, мудрый мужик, вроде, вот и объясни дураку молодому, что сделать, чтоб жить по–человечески можно было?
Родственники из деревни надо мной смеются — распустил жинку, посадил себе на голову, она с жиру и бесится, как хочет, живёт на всём готовеньком! Мне родители и квартиру отдали, двушку, сами в дачный домишко переехали, да и получаю я неплохо. Многие гораздо меньше меня зарабатывают и хуже живут, да в семье — счастье и согласие.