Трясется, плачет.
Дедуля внизу оперся на лопату и смотрит на нас сквозь лунный свет.
19
— Убийство! — сказал Январь.
Мы сбились в кучку на причале. Перепуганная Небоглазка стоит рядом с нами.
— Убийство!
Он достал нож и зажал в кулаке.
— Убийство! Вот он, его секрет! Убийство, на фиг!
Мы посмотрели вниз, на Черную Грязь. Дедуля стоит над ямой, выкопанной Мышем. Потом шагнул в нее, и его черный силуэт пропал в черноте болота.
— А он там, вообще, какой? — спрашивает Январь.
Мыш лепечет, задыхаясь:
— Покойник. Труп. Я его нащупал. Подумал, там что-то есть. Сунул руку в ил. Нащупал пальцы. Руку нащупал — она торчит. Увидел, как она блестит в лунном свете. Как будто тянется ко мне, но холодная как лед и не движется.
— Недвижней недвижного, — прошептала я.
— Недвижней недвижного, Эрин.
— А дальше? — спросил Январь. — Лицо у него было какое?
Мыш вытаращился на него:
— Лицо? Ну уж в лицо я ему смотреть не стал. Ну уж…
— Идет! — прошипела я.
Глядим вниз. Дедуля шлепает по Черной Грязи, волоча оба ведра и лопаты.
Январь вдруг как вытянет руку, как схватит Небоглазку за горло.
— Убийство! — выпалил он ей в лицо. — Убийство! Кого убил Дедуля, а, Небоглазка?
Она — в слезы. Протянула ко мне руки:
— Эрин! Эрин!
Я вырвала ее у Января.
— Топор! — говорит Январь. — Топор возле стола! Побежали!
Мы помчались по кромешно-темным улицами к типографии. Небоглазка все плачет и плачет:
— Ты не так думаешь! Эрин, скажи Янви Карру, что Янви Карр думает не так!
Мы пронеслись мимо распростертых крыльев в комнату охраны. Я увидела следы кроссовок Января на стеллаже. То, что раньше стояло на полках, теперь валялось на полу. Январь схватил топор. Я взяла его нож. Мыш и Небоглазка ревут в голос. Стоим, ждем.
— Он, наверное, закопал там до фига детей, которые сюда попали, как мы! — говорит Январь.
И как зыркнет на Небоглазку.
— А ну, колись! — говорит. — Сколько детей убрал Дедуля? Сколько он убил?
Она спряталась за мою спину.
Январь выругался, сплюнул. Уставился на меня. И вдруг как ахнет.
— Ее семья! Что случилось с ее семьей?
Я крепче сжала нож.
— Без понятия. Я не знаю.
Таращимся друг на друга.
— Этого не может быть, — шепчу.
— Точно не может?
Он полез в карман. Достал фотографию. Мятую, потрескавшуюся. Со снимка нам улыбалась семья: мать, отец, дети. У матери — светлые волосы и голубые глаза, одета в яркое летнее платье с цветами. На руках держит младенца. У меня язык отнялся. Сердце колотится как бешеное, в голове гул. Я поднесла фотографию к глазам. Попыталась рассмотреть пальчики ребенка. И тут рядом со мной оказалась Небоглазка. Схватилась перепончатыми ручками за край фотографии.
— Эрин, — шепчет. — Эрин, это же мои сонные мысли! Эрин!
Я уступила ей фотографию. Она села на пол и уставилась на нее в изумлении.
— Это оттуда, сверху. — Январь кивнул на потолок. Глаза у него расширились. — Точно! Он их всех закопал! Убийство!
— Нет, — говорю.
— Спроси ее.
Я посмотрела на Небоглазку, дрожащую на полу, и шепотом позвала:
— Анна!
— Нет, Эрин, не зови меня так!
— Анна. Анна. Что еще ты видишь в сонных мыслях?
— Ничего! Ничего ничего ничего! Этот Янви Карр, у него везде ложь, враки и выдумки!
Она подскочила к нему, растопырив пальцы, как когти. Он оттолкнул ее. Она полетела на пол. Он сплюнул и выругался. Зыркнул на меня глазами.
— Это все ты, — говорит. — Из-за тебя мы остались с этими чокнутыми уродами. Так что придется тебе помочь мне с ним управиться.
Стоим, тяжело дыша, всхлипываем, вслушиваемся.
И вот в ночи послышались шаги Дедули, все ближе и ближе.
20
Входит, черный как ночь, разбрызгивая ил и воду. Плечи огромные. Бросил в угол ведра и лопаты, они зазвенели по полу. Стоит неподвижно и глядит на Января — тот занес топор над головой — и на меня — я зажала нож в кулаке и направила в его сторону.
— Небоглазка! — шепчет.
— Дедуля!
— Тебя не обидели, Небоглазка?
— Нет, Дедуля.
Вдруг у него в руках оказался разделочный нож.
— Иди ко мне, малышка, — позвал он. — Не нужны тебе эти привидения.
Она встала, чтобы идти к нему. Я крепко схватила ее за локоть.
— Она наша, — сказал Январь.
Шагнул вперед, топор над головой. Дедуля отступил в дверной проем.
— Только тронь ее, и ты покойник, — говорит.
Прищурил глаза, зовет: