— Ты посмотри на него. Можно подумать, он у себя дома. Заснет где угодно и когда угодно.
— Зверюшка-соня.
Мы прижались друг к другу плечами.
— Мне до сих пор снится, что ты ушел. Снится, что ты плывешь один к морю.
— Я почти так и сделал. Спуститься к плоту, запрыгнуть на него, отвязать канат и уплыть. Чего уж проще, казалось бы.
— Но ты не уплыл.
— Наверное, потому, что я не могу…
Передернул плечами.
— Не могу оставить тебя, Эрин.
Мы посмотрели друг другу в глаза.
— Я знаю, — говорю. — И ты знаешь, что в один прекрасный день я пойду с тобой куда угодно. Хоть на край света. Хоть на смерть. Ты ведь это знаешь?
— Да. Я это знаю, Эрин.
Смотрим на реку, она блестит в свете звезд. Каждый ушел глубоко в себя, в свои воспоминания, мечты и тайны. Я проскользнула в садик в Сент-Габриэле и почувствовала, как меня обнимают мамины руки. А где был Январь? Наверное, в картонной коробке, в которой его несли, завернутого в одеяльце, сквозь холодную зимнюю ночь.
Мы долго молчали. Луна катилась по небу. До нас доносился отдаленный гул автомобилей, отзвуки далекой музыки.
Я чувствовала, как Январь успокаивается, как бешенство и страх отступают.
— Эрин!
— А?
— Как ты думаешь, узнаем мы когда-нибудь все о себе?
Я представила перепуганную, очень красивую молодую женщину, убегающую со ступенек больницы в зимнюю ночь. Представила моряка на судне, уплывающем по реке к устью.
— Не знаю. — Я взяла его руку. — Много чего мы никогда не узнаем. Но, может быть, в один прекрасный день, когда ты меньше всего будешь этого ждать, твоя мама появится на пороге и скажет: «Здравствуй, я твоя мама».
— Да, — ответил он. — Обязательно.
— Да.
Он выпрямился и посмотрел мне в глаза:
— Эрин, она меня любит и хочет, чтобы я был с ней. Она обязательно вернется.
Он снова сгорбился и прижался ко мне плечом.
— Понимаешь, у меня ведь ничего нет.
— Ничего?
— Ни сокровищ. Ни фотографий. Ни сережек. Ни помады. Ничего. Даже воспоминаний. Только сны, дурацкие мысли и дурацкие надежды.
— У тебя есть друзья.
— Может быть.
— Точно. Друзья, которые тебя любят.
Он задрожал и заплакал.
— Иногда, — говорит, — я всех-всех ненавижу. Ненавижу так, что хочу всем причинять боль, чтоб и они меня ненавидели.
Я улыбнулась:
— Я знаю. Вот только не получается у тебя ненавидеть.
— Да. Меня даже на это не хватает.
Мы снова замолчали. Мама подошла к нам. Я почувствовала на щеке ее дыхание. Она обхватила руками меня и Января, и мы сидели так в лунном свете, между сном и явью, погруженные в радость и страх жизни в этом таинственном мире.
22
А потом настал рассвет, и звезды померкли, и голуби с воробьями сменили летучих мышей у нас над головой. Над рекой кричали чайки. Мы с удивлением посмотрели друг на друга. Улыбнулись. Встали. Легонько потрясли Мыша, чтобы просыпался.
— Фиг его знает, что у них там происходит, — сказал Ян.
Мы подошли к комнате охраны. Оттуда ни звука. Тихонько приоткрыли дверь. Дедуля с Небоглазкой сидят на полу. Он обнимает ее одной рукой. Рядом стоят открытые коробки. Небоглазка держит фотографию в перепончатых пальцах.
— Эрин! — воскликнула она. — Я думала, вы с Янви Карром уплыли.
Глаза у нее блестящие, красные, полные слез.
— Ах, Эрин!
Она повернулась к Дедуле, он кивнул и опустил глаза.
Я присела на корточки рядом с ней. Она повернула ко мне фотографию. Снимок был мятый и выцветший, но на нем можно было разглядеть семью: мать, отец, а перед ними сидят четверо детей. Она поднесла фотографию к моим глазам:
— Смотри глазами близко-близко, и ты увидишь маленькую Небоглазку.
Я пригляделась. Самая младшая из четверых. Светлые волосы, блестящие глаза, бледные щеки. Крошечные ручки с перепонками между пальцев. На пальцах ног тоже перепонки. Сидит у женщины на коленях, а та нежно прижимает ее к себе.
— Это я, — говорит Небоглазка.
— Это ты.
— Я не многое могу говорить, Эрин.
— И не надо.
Я посмотрела на Дедулю:
— Это она?
— Да, — говорит. — Это Небоглазка.
Глаза его наполнились воспоминаниями, тайнами и путаницей, царившей в его голове.
— Всё было неправильно, — говорит. — Всё были выдумки.
Небоглазка водит пальчиками по своему изображению, по матери, отцу, сестре и братьям.
— Мое имя Анна.
Она прикусила губу, произнося это имя.