— Правильно, правильно, — отозвалась Варя сквозь дремоту. — Не требовательный командир со временем становится нянькой.
Отгуляли свадьбу, памятную для всей эскадрильи и для всего полка. А вскоре пришел приказ о Вариной демобилизации.
Подписывая обходной лист, инженер полка долго кряхтел над ним, вернул его Варе со словами:
— Вот, пожалуйста, за вами ничего больше не числится.
Пошел было по своим делам. Вдруг остановился и, подняв кверху палец, многозначительно добавил:
— Вы были в строю большим человеком!
Варя улыбнулась, не придав его полушутливой фразе особого значения. А придя домой, вспомнила. И сделалось ей грустно. Конечно, не всю жизнь служить женщине в армии. Война давно кончилась, девчата увольняются. Но как забыть Варе свой "Редут", как забыть время, когда она распоряжалась в подразделении и ее приказания исполнялись беспрекословно, как забыть минуты напряженного вдохновения за радиолокационным экраном?
Несколько дней спустя на "Редуте" что-то случилось. Прислали за Варей. И она помчалась, бросив какое-то свое шитье и кипящие кастрюли. Весь день проработала там. Вадим, вернувшись с аэродрома, поехал за нею. Она сидела в операторском железном кресле, усталая, с засученными рукавами, счастливо улыбающаяся.
— Я говорила, что все дело в отметчике, и точно! — воскликнула Варя. Сунула кому-то в руки отвертку и паяльник — больше не нужны.
Редутовцы по-прежнему называли Варю "товарищ лейтенант".
Назад шли пешком. Варе захотелось прогуляться по знакомой тропинке. Дул холодный ветер, срывался снежок.
Гонялись друг за другом по-ребячьи, хохотали и визжали. Не заметили, как прошли восемь километров. А дома Варя загрустила. На вопросы Вадима не хотела отвечать. И вдруг расплакалась.
— Не смогу я так, Вадим. Засохну, погибну… — говорила она сквозь слезы. — Остаться на положении только жены, превратиться в гарнизонную обывательницу… Не могу!
— Варюша, успокойся… — Он целовал ее, глотая соленые слезинки. — Не навсегда же запихнули сюда наш гвардейский полк. Переведут куда-нибудь, и даю тебе слово: будешь учиться.
— А если навсегда оставят здесь? — возразила Варя.
— Быть не может.
— Все может быть, Вадим. Время идет, а мы будем жить с тобой пустыми надеждами и мечтами.
Вадим вышел за дверь покурить. Когда вернулся, Варя уже не плакала. Оживленное, сосредоточенное выражение лица свидетельствовало о ее напряженных размышлениях.
— Тут не запад и не фронт, где полк перебрасывали каждый месяц на новое место, — продолжала ока тот же разговор. — На Востоке все выглядит стабильно: где посадили, там и будем сидеть годами.
Вадим задумался.
— Перевестись куда, что ли?
— Хотя бы в братский полк, который стоит под самым городом, — подсказала Варя, ухватившись за его мысль. — Я бы могла учиться в медицинском.
— Эврика, Варюха!
Они бросились друг другу в объятия. Но тут же Вадим и остыл. Уходить из родного гвардейского, в котором получил боевое крещение, где живешь как дома, среди друзей… Как уйти, если это даже ради благородной цели? Теперь уже Варвара стала его уговаривать. Ничего предосудительного нет; летный состав уже и так изрядно перетасовали: гвардейцев туда перевели, дальневосточников сюда. Полк другой, но дивизия та же. Подумаешь, расстояние в тридцать километров. Увидит Вадим своего Булгакова, как только ему захочется.
— Надо бы в институт заехать, поинтересоваться, примут ли… — сказал Вадим.
— Меня примут ли? — Варя вскочила с тахты. — Аттестат отличницы, участница Отечественной войны! Меня должны принять без экзаменов.
Назавтра Вадим подал рапорт. Просьбу лейтенанта Зосимова удовлетворили. Булгаков, когда узнал, повторил известную среди холостяков шутку о том, что, дескать, жил-был человек и вдруг… женился.
На вокзале в Москве встретились двое: один в новеньком обмундировании, в звании младшего лейтенанта, другой — в офицерской шинели без погон.
— Кого я вижу?!
— Привет, привет Розинский, ты?
— Ну, я. Давай петушка, и я пошел, а то на поезд опоздаю.
Младший лейтенант сообщил, что он только вот теперь окончил летную школу. Просидел в ней в общей сложности пять лет: не везло их группе — и все. С издевкой, смеясь над самим собой, он говорил:
— Такого ценного человека, как я, берегли в тылу и к фронту ближе, чем на тысячу километров, не подпускали.
Костя слушал его невнимательно. Он подхватил увесистый чемодан.
— Извини: тороплюсь на поезд.
— Да подожди минуту, — удержал его за руку младший лейтенант. — Ты почему без погон? Уволился, что ли?