Так проходили дни. Катались на санках (папа хорошо бегал в упряжке), лепили снежную бабу, кормили курочек, носили в дом дрова, топили печь. После обеда строгим голосом объявлялся "мертвый час" для Наташи. А Светочку надо было поносить на руках и помурлыкать ей песню: "Где же вы теперь, друзья-однополчане?..", и она засыпала.
Большая печь-голландка, покрытая листовым железом, гудела. Березовые дрова пламенели жарким огнем. Вадим курил, пуская дым в открытую топку, рассеянно смотрел на огонь и думал о Варе.
Вот человек встретился ему на жизненном пути — Варя… Удивительный человек по красоте душевной, милый-милый друг. Их встреча в последний год войны, женитьба — все получилось так быстро и естественно, будто это давно предопределила судьба. Тогда он даже не осознал, не понял, какое счастье ему досталось — слишком много было восторга. Со временем открывал все больше достоинств в характере жены и все сильнее влюблялся в свою жену.
Вспомнил: когда поехали в загс регистрироваться, Вадим неожиданно для самого себя попросил Варю: "Не меняй фамилию на мою, останься навсегда для меня Пересветовой". Так и было сделано. И до сих лор, хотя прошло ужо лет семь, он всякий раз испытывает необъяснимое, радостное волнение, когда слышит фамилию жены у нее на работе. "Позовите Варвару Александровну Пересветову!" — певуче крикнет какая-нибудь сестричка. А у него дух захватывает…
Где ты теперь, дорогая Перссветова, и как тебя выручить? Завтра — десятое апреля, встречать надо, но как это сделать, если теперь — самая беспутица? Посылали "газик" — вернулся, проехав едва ли пять километров, аэродромный тягач снарядили (командир ОБАТО, добряк, уж взял такой грех на свою душу), но и мощный тягач с тремя ведущими осями спасовал. Косогоры снега, выросшие за зиму на дороге, были подернуты ледовой коркой — панцирь прочный, но машину не держал, колеса проваливались и сколько бы потом шофер ни газовал, они вертелись без толку, как детские игрушки. Проснулись, зашевелились под снегом ручьи и речки, в некоторых местах в податливом грунте вулканического происхождения образовались широкие размывы. Съедешь в такую мякоть — никаким буксиром не вытащат. Ходил Вадим на поклон к Богданову. Яков Филиппович обещал запросить с материка вертолет, но надежд на это было мало — оба прекрасно понимали. Вертолет бывал еще редким гостем на отдаленном аэродроме.
И тем не менее завтра надо что-то делать. На лыжах пойти, что ли, встречать? С кем-нибудь из товарищей. Саночки легкие захватить…
Укачав Светку после обеда, Вадим, намаявшись, и сам заснул. Он сидел около детской люльки, положив голову виском на ребро деревянной спинки. Дремал чутко, постоянно ощущая резь в левом виске, и, как только скрипнула дверь, сейчас же открыл глаза: может, соседка зашла за спичками?..
Вадим вскочил и глазам своим не мог поверить.
— Пересветова! — воскликнул он изумленно.
— Здравствуйте вам, здравствуйте, — сказала Варя, радостно улыбаясь.
— Я ее завтра готовлюсь встречать, а она сегодня здесь. Нет, ты мне первым делом скажи, как добралась? — тормошил ее Вадим. — Ведь ни пройти, ни проехать!
— А я на собачках, — ответила Варя, смеясь.
Ей повезло. Завернул туда к ним один каюр с вяленой рыбой. Главврач дал ему литр спирту, и он согласился доставить двух курортниц в гарнизон. Ехали часов шесть-семь, кое-где перетаскивали нарты через ручьи на руках, но ничего, добрались, как видите.
"Это же Варвара, а не кто-нибудь! — Вадим восхищенно смотрел на жену, посвежевшую и вроде бы помолодевшую. — Не такой у нее характер, чтобы сидеть и ждать спасенья. Она еще сама кого-нибудь выручит".
— За твое прибытие, Пересветова, можно и выпить. Угощаю "Устрицей пустыни" и чудесным омлетом из яичного порошка! — Вадим забегал, захлопотал по хозяйству.
Светка, уже одетая и умытая с помощью Наташи, потопала в кухню — она любила помогать взрослым. Кряхтя, притащила сковородку, удерживая ее на вытянутых ручонках.
— Ня, мама, скириводку.
— Зачем же ты мне даешь "скириводку"? — спросила Варя, подхватив на руки свою маленькую. — Папе отдай, теперь он у нас шеф-повар.
Служба Вадимова, служба летчика, почти каждый день поднимала его с постели, как только забрезжит рассвет. К этому давно привык он сам, к его рабочему распорядку приноровилась семья. Не засиживались по вечерам, ибо папе рано вставать. Не водилось в доме водки и вина, потому что реактивщикам пить нельзя — даже на третий день после выпивки врач подметит признаки депрессии и в воздух не выпустит. Да и без врача реактивщику известно, как можно "загреметь" с большой высоты с похмелья. Или пить, или летать на МИГах — что-нибудь одно. Капитан Зосимов летал не только сам, он обучал в воздухе других, и, пожалуй, инструкторских полетов у него было больше, чем собственных. Отвечать за двоих труднее, чем за одного себя. Необходима аналитическая методика, нужна мгновенная реакция — на одном только опыте не полетишь. То есть слетать можно, но какой толк от такого инструкторского полета? Об отличной методике и тонкой, изящной технике пилотирования капитана Зосимова было широко известно в полку и в инстанциях повыше — рассказывали об этом те, с кем он хоть раз летал.