Петр Ильич направился к весам в угол их импровизированного цеха, и в этот момент откуда-то из воздуха материализовались все три брата, до этого с напускным безразличием ходившие мимо новой площадки. Борька вздрогнул от неожиданности, когда ему в ухо засопел младший из братьев. А следом зашли и все сыновья-племянники — все вдруг случайно оказались рядом.
Судя по реакции Петра Ильича и братьев, которые заставили трижды повторить взвешивание и много раз сжимали фильтрат в горсти, пробуя на избыточное содержание влаги, такого результата не ожидал никто.
По команде Митрича на соседней площадке быстро затушили огонь под старыми казанами, перелили густеющий раствор в новые и, разбудив тлеющие угли в печах, стали доводить смесь до ума. Нюх Вайнштейна не подвел: на дне одного из казанов осадок спекся в твердый корж, который не смогли отковырнуть даже дамасским кинжалом Митрича.
— 25 плетей, — бросил он в сторону узбека-истопника и его напарника, — каждому!!!
Посмотрел на братьев и добавил: — Всыпать лично и без жалости!
Повернулся к двум молодым казакам: — Ты неси штоф мой и рюмки праздничные, а ты бегом на кухню, пусть стол накрывают, праздновать будем… Два дня гуляем, так всем и передай.
Под свист нагаек и визги узбеков из-за дувала старшой наполнил три тяжеленных граненых рюмки синего стекла, которые по вместимости были, скорее, стаканы на ножках.
— Ну что, господин хороший, будем знакомы: я — Алексей Дмитриевич, потомственный казак, старший есаул Особого отряда Первого полка в армии барона Унгерна, это, — он кивнул в сторону дувала и визгов, — мои родственники, брат двоюродный Николай и Игнат — дядька мой. Как прикажешь тебя величать?
— Да я ж говорил, я Виктор Семенович Гиреев, инженер-путеец, вы ж документы видели…
— Ну, Гиреев так Гиреев… А крестили тебя с каким именем, помнишь еще? Лады, захочешь, расскажешь… Так, с сегодняшнего дня спишь в доме, в боковой горнице на мужской половине. За процесс, — он кивнул в сторону печей, — отныне спрос с тебя, а Петр Ильич теперь этому делу сторона, у него своих забот полон рот, уборочная у нас скоро…
Нила вздохнула и покосилась на соседа по вступительному экзамену. Угрюмый прыщавый паренек строчил столбики с цифрами, тыкая в чернильницу пером и брызгая чернилами и на лист, и на рукав рубашки, и на пальцы. Она достала из кармана платочек и провела ему по щеке. Тот от неожиданности дернулся.
— Пятно на щеке от чернил! Сейчас размажешь под носом, как у Гитлера, — все ржать будут. Вот держи, руки вытри.
Пацан насупился, но платок взял, а Нила вдруг по-детски радостно улыбнулась ему и, пожав плечами, шепнула:
— Я — полная дура. Дай, пожалуйста, одно задание списать, чтобы хоть трояк поставили. А то меня мама за двойку убьет. А так просто по баллам не пройду. И у тебя там в условии две ошибки… Грамматические.
Митя подвинет свой листок поближе и сделает вид, что размышляет, покусывая ручку, чтобы Ниле было виднее. Та идеальным почерком перепишет первое задание и благодарно кивнет.
— Да все пиши! Мне не жалко, — шепнет он ей, едва коснувшись локона возле ушка. — Все успела? Тогда я сдаю первый, а ты посиди еще минут десять, как будто сама думаешь.
Нила опустила голову, улыбнулась.
Она выйдет через пятнадцать минут. Митя будет дожидаться ее у входа.
— А ты чего в нефтяной пошла?
— Ты специально ждал, чтоб спросить? — прыснет Нила. Юный «математик» густо покраснеет: — Нет, платок хотел отдать.
— Та ладно, себе оставь, и так спасибо тебе огромное.
— Зачем мне девчачий! Еще и с буквами. Ты, что ли, вышивала?
— Нет. Мама. Она так нервы успокаивает. Нитки кончились, вязать нечего, так она вышивает. И математику сильно любит, — вздохнула Нилочка.
— А ты?
— А я не люблю ни вышивать, ни считать. Никчемная совсем.
— Ну что-то тебе ж нравится?
— От ты какой цикавый! — хмыкнула Нила. — Я люблю печь. И петь. И все!