– Да на земле я, на земле. Обеими ногами твердо стою, – съязвила Ася, – так что ты там мурлыкал?
– Молока попросил плеснуть в мисочку.
– Нет, ты не так сказал.
– Ну, допустим, не так. Что ж теперь, не поить меня молочком что ли?
– Тебя-то проще напоить, чем слушать бесконечное нуденье.
– Мур-р-р, – рысь ткнулся мордой в миску, но тут же отскочил, словно змеей ужаленный, – Асенька, за что?! Ты отравить меня решила?
– Банановое молоко, – продекламировала Ася, – новинка, между прочим. Содержит какие-то там витамины, минералы и ещё много непонятных слов.
– Тьфу, гадость какая.
– Значит полезно, диетично. А то, ишь какие бока наел. Худеть будем, котик. Активности-то у нас с тобой маловато, зато калорий в избытке. И вообще, что за новости?! Забочусь, значит, о нем, на груди пригрела, а он мне тут на чистый пол плюётся.
– Асенька, ради всего святого… сама эту гадость пей, а я в прекрасной форме, хоть сейчас зайца в поле загоняю. А что до одышки, так это проблемы с экологией, ну ты в курсе… Дожились, молоко из бананов, – бубнил обиженно рысь, вылизывая последние капли из миски, – это надо же было такое выдумать? А что дальше? Мясо из сои? Жирок из пальмы? Да уж, докатились, дальше некуда. Потом ещё удивляется, что у меня шерстка лезет, да с такой кормежкой скоро и мясо с костей слезет.
Рысь тихонько просидел в подсобке до закрытия магазина. Ася, тем временем, разобрала коробки, в которых, разумеется, не было и половины заказанного товара. Зато галет положили аж три разновидности. Их почти не берут, но маленький спрос компенсируется длительным сроком хранения. Пришла Вероника. Взяла имбирный пряник и кофе крупного помола. Завтра будет возмущаться, что плохо заваривается в кружке, а совета спросить постеснялась. Катюшин муж забрал все трубочки с белковым кремом и «это самое, ну как его там, что она всегда покупает», будто сложно запомнить лате на лавандовом сиропе. Блондинка с овощного забежала деньги поменять. Мелочь-то у самой в дефиците, а пятёрка по тысяче её, видишь ли, не спасает. Сама два шага поленилась пройти до гастронома, зато скривилась, словно взаймы отдала. День в целом, как день, не хуже прочих.
– Одиннадцатый час, котик, пора бы домой.
Не отзывается.
– Рысик, я дико устала, пойдем уже.
– Если ты не заметила, я сильно обиделся и ещё минут пять с тобой не буду разговаривать.
– Заметила, – улыбнулась Ася в темноту подсобки, – и готова загладить свою вину.
– Сметаной?
– Ну-у-у, почти. Обезжиренным кефиром.
– Ох, Ася, за что же ты меня так ненавидишь?
– Прикусил бы ты свой рысий язык. Уж как я тебя люблю, так дети бы в зоопарке не любили.
– Угрожаешь?
– А то как же?! Считаю до трех, потом тушу свет…
Вихрь пронесся, чуть-чуть с ног не сбив.
– И долго, Асенька, мне ждать на пороге?
Глава третья (часть третья)
Уж сколько горьких слез было пролито, рыданиям и воплям нет конца, кто душит плач в груди, кто просто всхлипнет, кто закричит истошно, топая ногами. Больше, чем кондитерские лавки зарёванных деток видел разве что Детский мир. В море нет столько соленой воды, сколько вытерто шваброй между холодильником и полками со жвачкой. Неблагодарный труд конфеты продавать, не каждый выдержит такое испытанье. Поначалу Ася угощала маленьких посетителей бесплатно. Тайком от их родителей совала конфетку в кармашек, подмигивала счастливой мордашке, радуясь детской улыбке куда больше чем грязным деньгам. Но добрые дела со злом под ручку ходят, и вскоре случился скандал. На щёчках одной девочки вдруг появилась сыпь, и малышка, с детской простотой, во всём призналась своей маме. Женщина та тут же примчалась, визжала, чуть ли волосы на себе не рвала, а Ася половины слов не разобрала, когда мамашка брызжила слюной и кулаками воздух сотрясала. Затем, немного поостыв, она вернулась в тот же день, купила кофе, вафли, мармеладки, и шепотом, чуть слышно извинялась. Что ж, так устроены люди: ругаются громко, аж стены дрожат, зато, когда прощенья просят, едва губами шевелят.
Конечно, трудности всегда пугали Асю. Неизвестность каждого страшит. Мало ль, что случится на чужбине? Когда нет рядом твердого плеча, любая мелочь грозит обернуться бедою. Веками таилась, как мышка под шкафом. Лишнего не просила, ни с кем не ругалась, мухи не обидела, хранила свою тайну пуще любого сокровища, чтобы однажды в воскресное утро услышать: