— Матвеич, посмотри, что это? — Марон держал в руках белый камешек с черным пятном, похожий на глаз. В небольшую дырочку продет разорванный кожаный шнурок, затейливо вплетенный сам в себя, а не просто завязанный узелком. — Нашел на полу возле печки. Видать, с хозяина упал.
— Дай, — ладонь Матвеича требовательно раскрылась.
Камешек теплый и бьется в нем энергия. Но чужая, неподвластная ему. Матвеич ловит себя на том, что в «комке» снова пульсирует мощь — недавно испытанная, и безвозвратно, казалось бы, утраченная в поединке. На периферии сознания Горлова, в том малюсеньком уголочке, копошится догадка, да не одна, несколько сразу:
— амулет непростой;
— не все мысли, что борются в голове, принадлежат самому Горлову, но об этом надо помалкивать;
— мощь не просто так вернулась.
— Что за таблетку мне дали?
— Фенамин, — Марон смотрит удивлённо, — а что, заплохело?
— «Ага, — соображает Горлов, — вот почему силы удвоились! Наркотик, открытый еще нацистами! Опаньки, так это надо учесть! Злоупотреблять не стоит, а при надобности — используем. Где взять штук несколько? А, прикажу и выложат. Для начала проверим, что у тебя за мысли…»
Никакого морального запрета он в себе не находит, поскольку решение родилось мгновенно: — «Если в моих мозгах вы покопались, почему мне нельзя в ваших?» Деликатность и расшаркивания Матвеич отверг, выбор был прост, как в массовой уличной драке. Твой противник может быть сколь угодно хорошим человеком, он остается противником, раз стоит на той стороне. Не ударишь ты, ударят тебя. Марон служит на стороне Ивлева, значит — против него, Горлова.
Сила, свернутая в тонкий, острый щуп — Матвеич почти видит его! — тянется к Марону, доходит до середины мозга. Там, в области мозолистого тела начинает обвиваться вокруг чего-то не очень понятного, но ощутимого. Когда витков набирается много, возникают звуки, похожие на радиопомехи, слышанные в детстве на коротковолновой станции отца. Тот был заядлым радиолюбителем, устанавливал связь со всем миром и пытался привить эту страсть сыну. Кто знал, что мобильники завоюют весь мир так быстро, а спутники связи заполонят небо?
Добавляя, уменьшая, словно подкручивая — черт знает что, но что-то важное, материальное, похожее на резистор — Матвеич настраивается на мысли Сергея Леонидовича. Мысли растрепанные, многочисленные, тревожные и довольные. Их много. Прекрасная иллюстрация к началу тренинга по остановке внутреннего диалога. Но они не нужны Матвеичу, он ищет мысли-воспоминания. Сегодняшние. Такие мысли должны крутиться в подсознании, дожидаясь, когда их обновят, чтобы лишь с этого момента перейти из кратковременной, оперативной памяти в долговременную и записаться навсегда.
Вот она! Четкой картинкой блеснула — «Фенамин в левом кармане, в плоском пластиковом стандарте, двадцать таблеток.»
А вот еще одна, неожиданная — колдунов увезут в то здание, где он встречался с маршалом. Горлов тихонько отпускает чужой мозг, ретируется. Всё понятно. Спрашивать не надо. Только продержаться без вспышек ненависти несколько дней, сколько их — два, до выходного? А уже на месте разобраться с остальным, вернуть долг Надежде и Федору Петровичу. Извиниться.
Матвеич смотрит, как споро идет обыск в светлице. В голове пустота. Гудит «комок». Ровно, мощно, без сбоев. Выбросив из головы лишние мысли, нечаянный колдун повторяет пережитые приемы концентрации, невольно примененные в поединке. Повторы с каждым разом идут все легче, а энергия накапливается вокруг «комка» и раздувает внешнюю оболочку. Вот как неожиданно пришел новый опыт! Матвеич ни о чем конкретно не думает, но там, глубоко внутри, бродит поставленная на сегодня задача, самостоятельно ведя подключение к воле Малого:
— «Таблетки нечаянно выронишь. Полезешь за платком, прихватишь, а снаружи обронишь. Звук падения не услышишь. Как я подниму — смотреть не станешь, отвернешься или начнешь протирать глаза».
Обыск закончился к вечеру, когда появился Ивлев.
121
Лена наведалась к могилке Ванечки Горлова. Её конвертик с запиской был на месте, никто не освежал протоптанную ею дорожку. Она обмела снег прихваченным веником, еще разок прошлась вокруг, постояла несколько минут, рассматривая портрет малыша. Если у них будет ребенок, он, скорее всего, получится таким же симпатичным. Но где Саша, почему он не подает весточки?
Этой ночью сон пришел, как по заказу. Луг был другой, не тот привычный, в болотистой пойме, а широченный, поросший огоньками купальницы сибирской. Луг светился настоящей травяной зеленью и полыхал оранжевым огнем! Солнце, солнце виновато было в такой расцветке — оно яростно сияло в синем небе, и насквозь просвечивало воду круглого, как по циркулю, озерка. Пологой воронкой сбегал лужок к воде, оставив песку бережка ровную полоску. Сверху это смотрелось журнальной картинкой — синеватое зеркало в желтой обечайке, на зеленом столе. Но рыбы, крупные и неторопливые, степенно изгибающие темные спины в прозрачной воде — они выдавали натуральность гламурной картинки.