— Испытуемые в данный момент не реагируют на окружающих, — сказал Кудряшов, — но следует считать успехом, что все трое выжили.
— Но согласитесь, какая превосходная получилась проекция! — воскликнул Михаил Андреевич, — по ней можно десяток докторских защитить.
— Особенно момент, где их отец рубит мать топором и скармливает свиньям, — сказал Кудряшов, то ли с восхищением, то ли с отвращением, — после такого любой с ума сойдет.
Меня немного отпустило, но я все равно пребывал в состоянии счастливого безразличия. Кудряшов открыл нижнюю секцию шкафа и вытащил кучу сложенных металлических трубок. Ловко орудуя руками и устанавливая зажимы, он сложил их в большой куб. Проверив его на прочность, он достал стеклянную банку с черным порошком и обмакивая палец внутрь, начал быстро писать странные закорючки вокруг куба.
— Полностью ненаучно, — сказал доктор, — сидишь как дурак, выписываешь непонятные символы, но ведь получилось. Неважно, что говорит общественность, главное, что мы смогли приоткрыть дверь в глубины человеческого сознания, раскрыть самые потаенные мысли и страхи.
— Все благодаря тому мальчику, — смущенно сказал Кудряшов, заканчивая писать знаки.
— Молчать, — вдруг закричал доктор, — я сам придумал. Этот лысый паскуденок только дополнил мое гениальное творение.
Кудряшов отвернулся и вновь закопошился в шкафу, скорее от смущении, чем из реальной необходимости.
Вернулась Зина с пластиковым ведром и блестящей белой трубкой, увенчанной расширителем на конце. Она перелила воду в тазик с красным желе и засунув туда руку начала размешивать. Когда масса превратилась в жидкий кисель, она довольно хмыкнула и облизала испачканную руку.
— Зина, ты совсем ополоумела, — схватился за голову доктор, — выплюнь немедленно, хочешь от кровавого поноса помереть?
— Ниче мне будет, — ответила Зина, — я все время доедаю, что от пациентов остается.
Доктор не нашелся, что ответить и только неровно поправил воротничок халата. Кудряшов едва сдерживал улыбку от этой сцены.
Если такая махина, как Зина может помереть от красной дряни, то что случится со мной?
Вновь накатила волна отупения, поэтому я не сопротивлялся, когда Зина приоткрыла мне рот и начала просовывать шланг. Резиновый наконечник полез в горло, заставив меня выблевать немного едкой жидкости. Старуха не обратила на рвоту внимания и продолжила просовывать шланг. Острая боль в груди привела меня в чувство и я задергался, раскачивая стул. Похожу, что татуировка снова сработала, реагирую на опасность.
— Ну что ты котенок, — сказал Зина, заталкивая шланг еще глубже, — надо было раньше думать, а теперь терпи.
Шланг уже наполовину исчез у меня во рту, несмотря на попытки сопротивления. Казалось, что пищевод распирает, будто резина извивается, пытаясь пролезть глубже.
— Все готово, Михаил Андреевич, — сказал Кудряшов и подошел к очнувшейся и подергивающейся девушке.
Похоже, что она успела восстановить контроль над телом, жир полностью втянулся, лишь изредка висели складки кожи. Жгуты которыми ее связали рассчитывая на полную фигуры сильно ослабли. Видно, как они сильно провисли позади стула.
Зина полностью засунула в меня шланг и взяв стул, поставила на него таз. Одной рукой она крепко обхватила мою голову, лишая возможность двигаться, а второй начала заливать красную жижу.
— Зина, не спеши, дай время, чтобы начала всасываться, а то все назад выйдет. — сказал доктор и обратился к мужчине — чего вы застыли Кудряшов?
— Не черта не пойму, — ответил Кудряшов, — была старуха, а сейчас девка.
— Что вы несете? — спросил Михаил Андреевич, подходя поближе, — мать твою за ногу, как это возможно?
Спустя секунду после первую порцию желе, я почувствовал онемение во всем теле. Оно расходилась от желудка, быстро распространяясь по всему телу. Во рту скопилась слюна и начала понемногу вытекать, капая с подбородка.
— Ну вот касатик, остальное я сама, — сказала Зина и подмигнула мне, — ем, не могу оторваться.
Позади раздался крик и в поле зрения попал Кудряшов, прижимающий руку к разодранной щеке. Кровь сочилась между пальцев и падала на синий халат, быстро впитываясь и оставляя бурые пятна. Суетливо махая рукам подбежал доктор и спрятался за Зину. Старуха недовольно насупила брови и отложила тазик.
— Ах, ты тварина, Павлуша моего тронула, — прорычала она, мгновенно наливаясь густым свекольным цветом и брызжа слюной от ярости.