По окончании концерта многие забрались на сцену. Как пушинку, подняли бабушку на руки, обнимали, целовали…»
Приведённое описание выступления Кривополеновой в Московской консерватории взято мной из книги В. Страхова «На лесной реке». А попала ко мне эта книга не случайно. В конце лета 1969 года я получил небольшой пакет, заключавший в себе газету «Пинежская правда». Я не подписчик этой газеты, выходящей в Карпогорском районе Архангельской области, но, получив газету, не удивился, так как в моей довольно большой почте частенько случаются сюрпризы, и по преимуществу приятные. И на этот раз сюрприз был приятен и даже вдвойне: во-первых, газета пришла с далёкого и милого мне Севера, а во-вторых, в ней был очерк, называвшийся «Встреча с Кривополеновой». В очерке цитировалась главка из моей книги «Сумка волшебника». Очерк подписан был В. Страховым. Я не знал Страхова, но был благодарен ему за то, что он напомнил мне о Марье Дмитриевне.
Так как на пакете, содержащем газету, значился обратный адрес приславшего её Страхова, то я написал ему, поблагодарил за неожиданное приятство, какое доставил он мне, прислав «Пинежскую правду», и просил сообщить мне, что знает он ещё о Кривополеновой, о её жизни. Написал я и редактору «Пинежской правды», обратив и в его адрес и благодарность и ту же просьбу.
Вскоре я получил и от редакции и от Виктора Евгеньевича Страхова ответы. В редакционном ответе было сказано о том, что Страхов является автором книги «На лесной реке», одна из глав которой посвящена Кривополеновой. Я попросил эту книгу у Виктора Евгеньевича и вскоре получил её вместе с обстоятельным письмом, содержащим много интересного и нового для меня из биографии чудной пинежской старицы. «Пинежская правда», в свою очередь, подослала мне номер газеты с новыми для меня материалами о Кривополеновой.
Редакция сообщала мне адрес Стирманова и советовала обратиться к нему за интересующими меня материалами о Кривополеновой.
Я написал в Пинегу Стирманову. Василий Иванович тотчас отозвался, и завязалась переписка. Длилась она, впрочем, недолго, так как месяца через полтора Стирманов оказался по делам в Ленинграде и навестил меня.
И вот мы сидим по обе стороны диванного столика, и Василий Иванович рассказывает мне о Кривополеновой, о тяжкой жизни пинежской нищенки.
Семья Стирмановых жила в той же деревне Веегоры, что и Кривополенова. Но та селилась на дальнем, нижнем краю, а Стирмановы - в самой середине деревни. Пока старая нищенка, собирая куски, добредала до центра Веегор, она уставала и у Стирмановых отдыхала, а частенько и на ночь оставалась.
Сердобольная хозяйка дома каждое утро выпекала по двадцати небольших хлебцев, чтобы подавать их захожим нищим и убогим.
Случалось, когда Махонька оставалась ночевать, Настасья Егоровна Стирманова посылала ребят по соседям звать их на посиделки.
Соберутся девки и бабы, сядут прясть. Выпросит себе прялку у хозяйки и Махонька, а то с вязаньем сядет. Вязала она очень сноровисто и красиво трехцветные рукавички или чулки. Вяжет и приговаривает:
- Хороший человек-от, видать, дан нать ему чулки связать.
Потом опустит работу на колени и станет старины и сказки сказывать и петь скоморошины.
Малый Вася Стирманов с жадным вниманием слушал Махоньку, и старины и сказки её запали ему в душу навечно. Шестьдесят лет спустя в Ленинграде, сидя напротив меня, Василий Иванович с яркой картинностью живописал мне обстановку, в какой это происходило. Описал худенькую малорослую, необычайно оживлённую Махоньку с торбочкой за плечами, пересказывал и её старины. Он и сам говорил сейчас, наверно, как Махонька говорила, окая по-пинежски и произнося как-то по-особому звук «ц».
Долго сидели мы с Василием Ивановичем в тот вечер, говоря о прошлом, о чудеснице Махоньке, дивясь и её таланту и тому, что любовь к ней и верность её памяти свела нас с разных концов страны.
Такими вот долгими, сложными, дальними путями, по которым вместе со мной шли многие добрые люди, собирался, копился материал этой главы, да и многих других также. Впрочем, что касается этой главы, то путь её ещё не окончен и не может быть ограничен сказанным, ибо в последнее время узнано мной кое-что новое, что может обогатить её.
Вот, к примеру, не так давно встретясь с Александром Антоновичем Морозовым, которого я давно знаю, мы разговорились о северных делах. Морозов хорошо знает Архангельск и Архангельскую область, живал там, написал прекрасную большую книгу о Ломоносове. В этот раз зашла у нас речь о Кривополеновой, и Александр Антонович упомянул о книге «М. Д. Кривополенова. Былины, скоморошины, сказки», которую он составил и редактировал. Я, к стыду своему, должен был сознаться, что как-то пропустил эту книгу и незнаком с ней.
После нашего разговора я постарался достать её. Она оказалась весьма примечательной. В ней собраны записанные от Кривополеновой шестнадцать былин и скомороший, три песни и шесть сказок. Книга оснащена прекрасным аппаратом и предварена отличной статьей Морозова.
Как раз в те же дни, то есть в июле 1971 года, я обнаружил в июльском номере журнала «Знание - сила» очерк Олега Ларина «Бабушка Марья Дмитриевна». Автор только что вернулся с Пинеги, побывал на могиле сказительницы в деревне Чакола и рассказал о своей поездке, о Кривополеновой, о встречах с людьми, её знавшими.
Несколько отрывков из этих двух новых для меня источников я дальше и привожу, включая и цитирование видных ученых, таких, как фольклористы Б. Соколов, А. Григорьев, и некоторых других лиц, встречавшихся с Кривополеновой и причастных к её судьбе.
Сперва обратимся к статье Морозова. Северный писатель и художник Степан Писахов рассказывал, что, вернувшись из своей поездки в Москву в 1915 году, Кривополенова, которую её горячие московские поклонники задаривали и катали «в дорогих и мало ещё кому доступных автомобилях»; говорила на Пинеге с гордостью землякам:
- По Москве-то на бесконех ездила.
«…Всех, кто наблюдал в это время Кривополенову, поражала простота и естественность её обращения. Она всегда оставалась сама собой, и потому всё, что она ни делала, было всегда к месту. И вот рассказывают, что в Москве, когда она едва ли не впервые вышла на сцену, её не сразу приметили, и в публике долго ещё не затихал гомон, шарканье, рассаживание, взрывы скучающих аплодисментов. Тогда Марья Дмитриевна строго и без всякого стеснения сказала:
- Угомонитесь-ко».
А вот ещё одно свидетельство подобного же рода:
«…Удивительно держала себя Марья Дмитриевна в Москве; независимо, деликатно, ласково, - вспоминал впоследствии профессор Борис Матвеевич Соколов, - только при угощении она проявляла по деревенскому северному обычаю церемонность».
«…В Москве она как бы получила оправдание своим песням-старинам о славном прошлом своего народа. Всю жизнь на далёкой Пинеге пела о каменной Москве - и всё здесь нашлось.