— Ладно, Дашка, остаешься дома на хозяйстве, я сегодня поздно, — Инна запахнула пальто и выскочила из квартиры.
— Да ладно тебе, Лизка, что ты так распереживалась, ну, подумаешь, тройку поставили! — Катька подтолкнула подругу к двери класса, — Пойдем-ка лучше в буфет спустимся, кажется, сегодня туда ром-бабу привезли. Ну надо же такое название «ром-баба»! А интересно, есть «кофе-баба» или «чай-баба»? А может быть «ромдядька»? Как думаешь? — она всячески старалась развеселить и приободрить свою приунывшую подругу.
— Никак я не думаю. Кать, ну как ты не понимаешь, ведь тройка это ужасно, что я бабушке скажу?! А самое обидное, что я ведь учила, я все правильно ответила! Я сегодня даже на учебнике спала. Всю ночь! — Лиза в очередной раз всхлипнула, но Катька уже тянула ее к лестнице.
— Здрасте, Инн Викторовна! — в один голос проговорили девочки, столкнувшись на лестнице с учительницей.
— Господи, — Инна едва удержалась на ступеньке, — Куда так торопимся-то?! Вы же меня чуть с ног не сбили! Что происходит?
— Да ничего, мы в буфет хотим пойти. Инн Викторовна, а почему вас не было? У нас на первом уроке какая-то мымра вас замещала, Лизке вон трояк по литре залепила! Мы потом расскажем, ладно, а то всех «ромбабов» раскупят! — и Катька потащила подругу за собой.
Инна тяжело вздохнула. Теперь-то уж ей точно влетит по первое число: на первый урок опоздала, не предупредила, и наверняка пришлось начальству срочно искать ей замену. «Мымрой» могла оказаться только Олеся Витольдовна, которая даже если была свободна от уроков, предпочитала находиться в центре общественной жизни, дабы не упустить чего-нибудь важного, судьбоносного. В душе Инна была на все сто процентов солидарна с Катькой Долговой, хотя в воспитательных целях все же нужно было сделать замечание. Про себя Олесю Инна называла «жердь в очках» — та была высока и настолько худа, что Инне все время хотелось ее подкормить. Желчи в ней было хоть отбавляй, хотя сама она искренне считала себя педагогом старой школы и не забывала при каждом удобном случае напомнить Инне, что «сейчас учителя уже не те, не те…». «Да, ладно, что уж теперь-то… Ну отчитают, подумаешь! Мне уже не привыкать!» — подумала она про себя. Быстро скинув пальто и оставив сумку в своем кабинете, Инна, не ожидая ничего хорошего, отправилась на казнь в учительскую. А то что казнь состоится, можно было даже не сомневаться.
Собираясь утром, впопыхах Инна забыла свой мобильник в коридоре на полке. Целый час она безрезультатно простояла на автобусной остановке в многочисленной компании таких же бедолаг, выбивая чечетку ногами в новых зимних сапогах. Тетки, замотанные в шарфы с неприкрытой завистью косились на ее обновку. Сапожки и впрямь были чудо, как хороши, но согревали не так что б уж очень… Интересно, а что будет зимой? Наверное, придется наступить себе на горло и привезти из деревни любимые валенки с галошами, старый дедов зипун и шапку-ушанку, — не Германия, конечно, но зато тепло и удобно! Представив себя в таком виде, Инна тихонько захихикала, а тетки в шарфах «из ангорки» в который раз смерили ее с ног до головы взглядами, полными презрения. На улице скопилась огромная неподвижная пробка. Машины пыхали, водители беззвучно матерились за окнами. Краем уха Инна слышала, что говорили о какой-то серьезной аварии, из-за которой и возник затор. Мимо пролетело две «скорых» и сине-белая машина гаишников, заполошно мигая синим светом и оглашая окрестности тревожными сиренами.
В автобус удалось влезть с первой попытки, за что Инна себя похвалила, и немного погордилась своей ловкостью, но теперь от пальто была с «мясом» оторвана нижняя пуговица. Еще хорошо, что она вовремя успела ее подобрать и засунуть в карман.
В учительской кроме завуча присутствовала та самая «мымра» Олеся Витольдовна. Она восседала за столом, «держа осанку», а жиденький пучок из тонких волосенок подрагивал от возмущения. Педагог «старой школы» даже не взглянула на вошедшую Инну. Ее взгляд, полный страдания, был гордо устремлен в сторону противоположной стены, на которой висели портреты выдающихся деятелей народного образования.
— Доброе утро, Инна Викторовна! — ледяной голос начальницы не предвещал ничего хорошего.
«Да уж, утро выдалось — добрее не бывает», — подумала Инна.
— И что вы себе позволяете? Опаздываете, не предупреждаете, да еще и дисциплина в вашем классе, мягко говоря, оставляет желать лучшего! Ну, что вы, Олеся Витольдовна, не расстраивайтесь! Вот, возьмите, — Раиса Андреевна протянула оскорбленной Олесе салфетку. Та немедленно начала тихо и интеллигентно в нее сморкаться и промокать сухие глаза.
— Простите, пожалуйста! Я действительно виновата, я всех подвела, а мобильный телефон я дома забыла. Автобуса не было целый час, там какая-то авария произошла. — Инна умоляюще глядела на коллег. — А что произошло?
— Ваши дети довели до нервного приступа нашего лучшего учителя, гордость нашей школы! Лепков весь урок стрелял корками от апельсина, а Горина и Долгова вели себя самым неподобающим образом: хихикали, как непристойные девицы! Мы возмущены до глубины души!..
«Отрубить им голову!» — мысленно продолжила Инна недосказанную фразу завуча, а вслух снова начала бормотать:
— Я с ними обязательно сегодня поговорю, у нас как раз сегодня классный час запланирован, они извинятся, я обещаю!
— Я никому, слышите, никому не позволю оскорблять чувство моего достоинства! — произнесла «жердь», продолжая поедать взглядом Ушинского. Засунув скомканную салфетку в карман, она встала и удалилась из кабинета. Ее юбка, ровесница самого Ушинского, была смята, а на блузке со строгим воротничком расплылось какое-то грязно-коричневое пятно неизвестного происхождения. По мнению Инны это гораздо больше ущемляло достоинство ее коллеги, чем застрявшая в пучке апельсиновая корка. Но сказать об этом вслух было просто немыслимо, поэтому она продолжала виновато смотреть на Раису Андреевну Велешеву. В школе все знали, что именно она, а не старенькая директриса Мария Семеновна, является главной. Мария Семеновна досиживала в своем кресле последний год. Велешева же пришла только в начале сентября по рекомендации сверху и, не откладывая дела в долгий ящик, начала собирать вокруг себя «своих» людей, как она выражалась — «свою команду». В отличие от большинства своих коллег, Инна всегда имела свое мнение и вот беда: оно очень часто не совпадало с мнением патронессы. Именно поэтому в отношении нее уже несколько месяцев велась политика выживания.
— Ладно, идите на уроки. Кстати, педсовет сегодня не состоится, — у меня совещание в Моссовете. Не смею вас больше задерживать, — завуч царственно указала Инне на дверь.
«Вот и ладно, вот и хорошо, сейчас наподдаю своим охламонам, а после уроков сразу домой, к Дашке под бочок» — и Инна помчалась в класс.
Вечер накрыл город внезапно. Только что светило солнце. Оно сияло странным, очень ярким, похожим на электрический, светом. А уже через минуту все вокруг окуталось каким-то мрачным, дымным облаком. Это был какой-то неизвестный ему город, где он, Никита, был совсем один. Он знал, что в кармане пальто лежит бумажка с адресом. Но к кому и зачем он должен прийти, он не помнил. Никита шел по пустынной, совершенно безлюдной улице, по обеим сторонам которой поднимались высокие серые здания. Стены были сплошные, без окон, без балконов и дверей… Неожиданно небо осветилось вспышкой молнии, и вдалеке он различил блестящий шпиль башни, с которой ему махала рукой какая-то длинноногая красотка с развевающимися на ветру золотистыми волосами. И Никита побежал. Он спотыкался, падал, разбивал в кровь ладони, снова вставал и бежал, бежал, бежал… Улица становилась все уже и уже, стены странных домов-гигантов почти сходились. Как айсберги в океане они теперь терли друг другу шершавые серые бока, стараясь уничтожить Никиту. Очередная вспышка молнии и Никита увидел, как подломился шпиль, с которого сорвалась в пропасть золотоволосая красавица. Она падала и кричала так громко, что Никита зажал уши…