Он вел игру двумя колодами карт. Так поступали все, а в том, что это давалось настолько легко, никакой вины брокеров не было. На операционных карточках проставлялось время, уже были в ходу примитивные средства видеозаписи, однако поймать хоть кого-нибудь за руку ни разу не удалось; собственно, никто не был до конца уверен, что пойманый и вправду окажется правонарушителем. Да и в любом случае, думал Вилс, нужно быть каким-то недочеловеком, чтобы не извлечь небольшую личную выгоду до того, как по завершении операции тебе заплатит еще и банк.
Это называли довольно презрительно — «опережение», но, поскольку его практиковали все обслуживавшие банки брокеры, используя при этом выболтанные коллегами сведения о клиентах, Вилс помышлял только о том, чтобы не лишиться конкурентных преимуществ, которые он завоевал тяжким трудом.
Затем объемы продаж стали уменьшаться, и Вилс увидел назревавшую проблему: регулирование. В 1987-м пошли разговоры о том, что неповоротливая армия законодателей все-таки выступила в военный поход, и потому, когда банк поинтересовался, не желает ли он перебраться в Нью-Йорк и возглавить — за гораздо большее жалованье — команду продавцов на тамошней торговой бирже, на НТВ, Вилсу потребовалось меньше минуты, чтобы ответить согласием. И когда грянуло регулирование, он уже ехал в аэропорт.
С Ванессой Уайтвэй Вилс познакомился в Нью-Йорке, во время уик-энда, который он проводил на Лонг-Айленде. Он остановился тогда у Никки Барбиери, в его доме с видом на дюны Вест-Хэмптона, и Никки уговорил своих гостей заглянуть на барбекю в аристократический, колониальных еще времен, особняк, в полумиле от них. Вилсу было тогда двадцать восемь, а сумма, которую он зарабатывал в банке, описывалась (с учетом бонусов) семизначным числом; он уже успел купить — в добавление к квартире в хайгейтских конюшнях — квартиру в Верхнем Ист-Сайде. Ванесса происходила из англо-американской семьи и после того, как жених-американец оставил ее с носом, стала отдавать предпочтение английской составляющей семейной традиции. Женщиной, что называется, теплой она никогда не была, а злоключение с женихом словно покрыло ее корочкой льда, от которого и самых заядлых бабников вроде Никки Барбиери пробирала зябкая дрожь.
Вилса же Ванесса заинтересовала. Она походила на рынок, к которому он еще не подобрал ключей, и ему захотелось понять, какие с ней связаны риски, — что на ней можно заработать, каковы ее «бета» и «дельта». Тогда Ванесса сносила знаки внимания Вилса, не подавая ему никаких надежд, она ясно дала понять, что считает НТВ вульгарным местом работы. Вилс с ней согласился, но разница между ними состояла в том, что как раз вульгарность биржи ему и нравилась: она составляла приложение к деньгам, к игре страстей и прибылей. Он пригласил Ванессу пообедать на Манхэттене и повел ее в самый популярный (по рейтингу той недели) ресторан Сохо, однако мгновенно понял, что постиндустриальный декор и замечательная многонациональная кухня ей не по вкусу. В следующий раз Вилс выбрал находившийся неподалеку от музея Метрополитен, на углу Парк-авеню и 80-й, французский ресторан с порхавшими по нему официантами и обтянутыми бархатом банкетками, и Ванесса совсем чуть-чуть, но все-таки оттаяла.
Разумеется, в Лондоне он время от времени подпитывал свое либидо, заглядывая в стрип-клубы, участвуя в мальчишниках и прибегая, в очередь с коллегами, к услугам женского персонала Сити, вернее, тех его представительниц, что намеревались сделать карьеру, обслужив всех до единого членов определенной торговой команды (Бренда — на одну ночь аренда: господи помилуй), однако женщины как таковые Вилса не интересовали. Он «делал свое грязное дело», как это тогда называлось, просто ради того, чтобы среди коллег не поползли ненужные слухи, ну и потому, что считал это полезным для здоровья, хоть и не вполне понимал, чем именно. Однако душу в него никогда не вкладывал. Ему нечего было сказать этим размалеванным созданиям, да в барах на Моргейт и Лондон-Уолл и разговаривать-то из-за стоявшего там шума было довольно трудно. Вилс не без некоторого уважения наблюдал, как его коллеги-брокеры обрабатывают двадцатилеток, дыша им в личики шампанским и выкрикивая сущие глупости, однако считал дивиденды, доставляемые плотскими утехами, недолгой и скудной прибылью на инвестируемые в них часы утомительной скуки.