Однако... Однако у него было не так много вариантов. Имон был киборгом без настоящего имени, документов или даже каких-нибудь связей, которые помогли бы ему продержаться ещё какое-то время. Всё, что было у Имона — это его тело и программы, которые, если верить доку, дали сбой.
— Допустим, хочу, — пробубнил себе под нос Имон, подчёркнуто не смотря на собеседника. — И что для этого нужно сделать?
— Подключить тебя к моей системе.
«Подключай его».
«Он не готов».
«Подключай!»
Слова эхом пронеслись в голове, вынуждая Имона сделать шаг назад. Пробежавшая по телу дрожь напоминала удар током, но была в разы неприятнее.
Имону показалось, что перед ним только что проскочило воспоминание.
— Я не подопытный кролик, — скрипнул зубами Имон, делая ещё один шаг назад. Пусть док посчитает его трусом, а Номер Семь в открытую об этом заявит. Пусть. Имон не хотел вновь ощущать жёсткость кушетки или холод стола, к которому его привязывали, не хотел видеть окруживших его меддроидов, таблиц и схем, заполнивших всё свободное пространство лаборатории. И не хотел видеть людей, которые будут изучать его, словно тот лежал под микроскопом.
«Аммон Ра» не сгорел. Он прямо здесь, со всех сторон нажимает на Имона, вынуждая его отступать всё дальше.
— Это всего один провод, — док в успокаивающем жесте поднял руки и сделал шаг к Имону. — Ты не обязан ложиться обратно. Можешь стоять, если тебе так удобно. Можешь выбрать любое место в этой лаборатории, где тебе будет удобно.
— А вне её?
— Пока нельзя. Никто не должен знать, что ты здесь.
— Почему?
«Никто не должен знать, что он здесь. Он — мой. Не забывайте об этом, доктор».
Опять оно. Ужасающее чувство, накатывающее на Имона волной, грозящейся сбить его с ног. За два месяца — тишина, а за несколько минут нахождения в этой лаборатории — лавина, из-за которой он скоро умрёт.
— Почему именно я?
Док остановился, отвёл взгляд. Попавшийся ему на глаза Номер Семь намеренно перескочил на другой экран, оставив своего босса без поддержки.
— Что во мне особенного?
Док вновь посмотрел на Имона и медленно, словно боялся, что киборг расценит его действия как агрессивные, положил руку себе на шею с правой стороны и постучал пальцами. Неосознанно Имон повторил его действия, и тогда док сказал:
— Всё из-за татуировки, — он немного помолчал, собираясь с мыслями. Сканеры Имона затихли, готовясь поймать мужчину на лжи, но он сказал чистую правду: — Всё из-за твоей метки.
Глава 4. Человеческая кровь
— Ты выглядишь очень грустным, мой друг.
Регнер удивлённо фыркнул, словно Джед сказал что-то невероятно умное и поразительно точное. Хейн с трудом отодрал лицо от стола, болезненно поморщился, когда взгляд выхватил яркие лампы, освещавшие всю столовую и не оставлявшие тёмным уголкам ни шанса, и хмуро посмотрел на Джеда.
— К двадцати пяти годам ты наконец стал более наблюдательным? — с трудом пробормотал Хейн.
Регнер фыркнул ещё раз. Нынешний перерыв грозился стать самым интересным в его жизни.
— Идите к чёрту, — добавил Хейн, кладя руки на стол и пряча в них лицо. — Вы оба, — совсем тихо уточнил он.
— А я-то в чём виноват? — непонимающе спросил Регнер.
— В том, что си́дмонец.
Джед прыснул от смеха, начав бесцеремонно тыкать в сторону Регнера. Негромкое рычание со стороны второго подсказало Хейну, что от раздражения Регнер показал клыки.
«Придурки», — мысленно подчеркнул Хейн, меняя положение. Он спрятал лицо в сгибе локтя, отодвинув поднос подальше, и зажмурился. Оставшиеся двадцать минут были последней возможностью выспаться, но никак не унимавшийся Джед явно считал иначе.
Не будь Хейн настолько уставшим, он бы даже врезал Джеду ложкой или нацелился на клыки, которыми он так дорожил. Или, может, поджог его хвост. Хвосты томакхэ́нцев не были такими чувствительными, как хвосты люманирийцев, но нужного эффекта, который удовлетворит измученную душу Хейна, он точно добьётся.
Чёртовы иноземцы с какими-то сверхъестественными способностями, данными им от природы. Хейн считал вселенской несправедливостью тот факт, что он, обычный человек, работал вместе с иноземцами, чья выносливость порой была как бельмо на глазу. Одна ночь дежурства и следующий за ней день, богатый на события, на фоне недавних событий мог подтолкнуть Хейна к сумасшествию. А вот томакхэнцу и сидмонцу, которые, словно не замечая измотанного Хейна, продолжали спорить, было не понять человеческой усталости.