Некоторое время спустя мне почудились далекие, еле слышные голоса, Я почувствовал, что меня как будто поднимают, стаскивают разбухшие ботинки и носки. Потом куда-то везут, я слышу стук колес по дороге. И снова забытье…
Когда я очнулся, то увидел, что лежу в постели под теплым одеялом. За окном морозный ясный день, в комнате пахнет наваристым бульоном. Тут я зашелся кашлем, по чьи-то руки приподняли мою голову и влили в рот с ложечки сладкое тягучее лекарство. Кашель утих. Не было слышно ни звука, только потрескивали поленья в печи, занимавшей едва не половину комнаты, Я не мог понять, где нахожусь, и был слишком утомлен и слаб, чтобы долго думать об этом. Кто-то сидел возле меня, тот, кто поил меня лекарством. Какой-то добрый человек. К кровати подошла девочка и остановилась у меня в ногах. На ней была просторная рубашка до колен, за ушами тугое каштановые косички, на маленьком забавном личике — веснушки. «Невзрачная девчушка», — подумал я и тут же устыдился: все-таки я очень злой. Девочка пристально разглядывала меня. Лонни, кажется, он приходит в себя. Надо бы дать ему еще бульона. Она сказала «Лонни»! Меня пронзила радость. Я с трудом повернул голову в сторону сидящего у постели человека, и, прежде чем глаза успели разглядеть его лицо, я сжался от страха, боясь, что мне померещилось имя. Но нет, все верно! Рядом с кроватью сидел Лонни, он кивал и улыбался мне:
— Тебе уже лучше, верно, Джош? Ну и напугал же ты нас!
Прошло много времени, прежде чем я смог заговорить. Язык не слушался, казалось, я позабыл все слова.
— Как вы меня нашли? — наконец выдавил я.
— На тебя наткнулась одна супружеская пара в пятидесяти милях к югу от Омахи. Ты лежал на обочине дороги. В твоем бумажнике оказался мой адрес, вот они и сообщили мне. Мы с Дженни привезли тебя сюда, к нам.
Девочка застенчиво улыбнулась. Очевидно, она и есть Дженни. Но не это сейчас важно. Какая-то страшная неосознанная беда стучалась в мое сознание. Я еще не знал, что это, не мог вспомнить, знал только, что это очень большая беда. Я снова перевел взгляд с девочки на Лонни.
Он нагнулся, и его глаза оказались на одном уровне с моими.
— Ты слишком ослаб, чтобы много говорить, но мне необходимо узнать: где твой брат? Где Джой?
И тут все вернулось, будто огромная волна накрыла меня; боль и гнусная злость, заставившая ударить Джоя; гнев и осуждение в его глазах — все вспомнилось мне. Я вспомнил хлюпавшую слякоть в ботинках, вспомнил, как упал, не имея сил подняться… В ужасе я закрыл глаза.
— Скажи мне, Джош, — услышал я снова голос Лонни, — что произошло? А потом можешь спать.
— Лонни, ему трудно говорить. — Голос девочки был полон сочувствия. — Не заставляй его.
— Мне необходимо знать. — Он подошел к печи, зачерпнул из кастрюли супу, передал миску девочке, а сам приподнял мне голову. — Я подержу, а ты его покорми.
Комок подкатил к горлу, я попытался оттолкнуть ложку. Но Лонни и не думал сдаваться.
— Поешь, Джош, тебе станет легче. Кому говорят, поешь!
Пришлось подчиниться. Я съел немного супа, даже не почувствовав его восхитительного вкуса. Лонни оказался прав — бульон словно влил в меня силы. Собравшись с мыслями, я рассказал ему главное, чтобы он понял, что случилось. Лонни иногда перебивал меня вопросами. Он хотел знать, был ли Джой тоже болен, когда мы расстались. В чем он был одет? Я вспомнил про боты, и Лонни немного успокоился. В конце я так устал, что последнюю фразу произнес уже шепотом:
— Если Джой погиб, то и я не хочу жить.
Лопни долго молчал.
— Понятно, — сказал он наконец. Потом добавил совсем другим, звонким и веселым голосом — Да не погиб он! Уверен, у него все в порядке. Джой так нравится людям. Мы отыщем его, даже если придется прочесать всю Небраску.
Он опустил занавеску, и в комнате стало сумрачно.