— Ты про это знал? — спросила Дженни. — Его уже называли президент Хьюз, а когда подсчитали последние голоса, оказалось, что избран Вудро Вильсон.
Она смолкла, и я снова мог слушать диктора.
«Ветер развевает седины мистера Хьюза, мистер Рузвельт очень бледен; он опускает правую ладонь на Библию…»
Мне передалась приподнятость Дженни. Я услышал незнакомый голос, повторявший вслед за верховным судьей слова присяги:
«Я, Франклин Делано Рузвельт, торжественно клянусь, что буду верой и правдой выполнять обязанности президента Соединенных Штатов; в меру своих сил и возможностей буду соблюдать защищать и отстаивать конституцию — и да поможет мне Бог!»
Дженни делала вид, что не замечает, как я взволнован, Она сидела по-мальчишечьи, верхом на стуле, сцепив пальцы обеих рук на спинке.
— Смотрите же, мистер Рузвельт, — бормотала она. — Я убедила Лонни голосовать за вас. Не подведите меня, покажите, на что вы способны.
«Это день национального очищения», — начал свою речь новый президент. Интересно, о чем сейчас думает мистер Гувер? Я слушал, не понимая всего, но вдруг будто речь зашла обо мне самом: «Единственное, чего надлежит страшиться, это самого страха, страха безликого и беспричинного».
«Нет, господин президент, вы просто не знаете всего, — думал я. — Для страха есть веские причины».
«Народ ждет действий, — продолжал Рузвельт, — действий немедленных, безотлагательных… Мы должны уподобиться хорошо обученной и дисциплинированной армии, готовой идти на жертвы ради общего блага»…
Дженни что-то записывала в тетрадь, готовя заданный на понедельник урок. Мы дослушали речь до конца, потом она выключила радио и подняла на меня глаза:
— Ну, что ты скажешь?
— Я не все понял, но то, что до меня дошло, внушает некоторые надежды. Видно, у него есть план, как помочь людям.
— Когда мы с Лонни говорим о Рузвельте, то всегда спорим. Лонни твердит: «Поживем — увидим», а я в Рузвельта очень верю. Готова поспорить, что от него всем нам будет прок.
У нее был такой забавный вид — лицо серьезное, а сама не то подросток, не то девушка; то дурнушка, то милашка.
— Так хочется ему помочь. Вырасти бы поскорей и стать министром. Я бы себя не щадила, лишь бы народу жить стало полегче. — Она с подозрением посмотрела на меня. — Ты думаешь, я дурочка, да?
— Нет, ничего такого я не думаю. Честное слово!
— Почему ухмыляешься? Кстати, впервые вижу твою улыбку.
— Я от рождения неулыбчивый.
— Точь-в-точь как Лонни. Такой же хмурый, но и его смешат мои рассуждения о политике.
— Твои ровесницы обычно заняты совсем другим.
Она кивнула.
— Знаю. Меня и в классе многие считают чокнутой.
— Наверное, другие девчонки не советуют взрослым, за кого им голосовать.
Она застенчиво улыбнулась.
— Уверен, что Лонни слушается тебя.
— Пожалуй, — согласилась она, поджав губы. — Бабушка говорит, что он у меня на поводу, но это не так. Командовать я не люблю, но мне нравится убеждать.
Тут я рассмеялся и сам удивился — давно не слышал собственного смеха. Дженни была довольна.
— Тебе, видно, получше.
— Тебе спасибо!
Она покрылась густым румянцем, но держалась просто, без кокетства. С минуту молчала, уставясь на меня, а потом сказала:
— В ту ночь, когда мы с Лонни ехали за тобой, он сказал мне, что ты ровесник покойного Дэви.
Я считал, что мне не стоит говорить на эту тему, и промолчал, но она продолжала:
— Я так любила Дэви и тетю Элен. Она была мне вместо мамы. После смерти Дэви она так и не смогла оправиться. И меня как будто меньше стала любить, да и с Лонни у них что то приключалось. Бабушка мне ничего не говорит, а у Лонни я, конечно, не спрашиваю. Не мое это дело. Но я часто вспоминаю тетю Элен, и мне ее очень-очень жаль.
Мы проговорили с ней до самого вечера. Когда случались приступы кашля, она давала мне лекарство и подкладывала дрова в печь. Дженни была младше меня на год с лишним. Иногда она казалась ровесницей Джоя, а порой рассуждала совсем как взрослая. Мы два раза сыграли в шашки, В первой партии она разбила меня в пух и прах, а во второй явно поддавалась. Потом читала мне вслух газету, ее голос вдруг стал нравиться мне. Я слушал с закрытыми глазами и незаметно задремал, а когда проснулся, она возилась у плиты, готовя ужин. Я следил за ней и сравнивал с Эмили. Конечно, Дженни совсем не красавица, но в ней было много дружелюбия и доброты. Уж не влюбился ли я?