Как хочется есть! Как будто сто лет не ел... И голова болит... И холодно... в одной рубахе, без шапки, без рукавичек...
У ворот — стража... Но он и в темноте знает, куда идти... В поле пустое, по узкой тропке, в овраг самый глубокий... После — наверх и снова — полем, и ветер будет со всех сторон дуть... Вон там кустарник, будто ниточка темная из-под снега... И гора большая снежная... На гору!.. И никто не найдет его... Снег повис, будто кровля узкая... И вдруг — с шумом — в обрыв... Он отшатнулся, упал... Нет, замерзнуть, а в обрыв нет!..
Он уже так высоко... И снег вокруг... Темно... Он один совсем... А хорошо!.. Холодно только... Теперь куда?.. Вниз... И вверх снова... Он вспотел, струйки пота стекали по спине, по вискам, по лбу...
Захотелось лечь и закрыть глаза... Нет, не сам себя убивает, ничего грешного не делает... Закрылись глаза...
И будто сразу накатили голоса и свет фонарей!
Льва он сразу признал. Но на руки его подхватил и прятал под плащ меховой — отец. Глаза отца в свете фонарей в нескольких руках — а людей не мог разглядеть — смотрели с этой обычной странной темной и глубокой остановленностью, но руки были тревожные, заботливые... А Лев стоял рядом и протянул Андрею темную ржаную лепешку... Андрей взял, пальцы сделались медленные какие-то... Но есть стал быстро...
Повезли на санях...
В спальном покое отцовом сидел на постели. К постели придвинули стол. Ел все подряд — говядину, кашу, яичницу и ломти хлеба...
— Это всех так, — тихо говорил отец. — Всех так испытывают. Я меньше тебя был...
— Ты знал, что они co мной — такое?! — Мальчик положил на белую скатерть надкусанный ломоть. — Ты знал?!
— Я не просто знал, я велел, приказал. Нельзя испытания миновать. Еще год-другой — и придется тебе дружину вести. А какой же ты будешь ихой без испытания, как они тебя смогут своим назвать, к воинской семье своей ратной причислить!..
Андрей слушал, и легчал о на душе. Стало быть, все как надо. Но теперь другое волновало мальчика.
— А я выдержал?
— И как еще выдержал! Ты у меня храбрец и гордец!
Мальчик вздохнул.
— А когда тебя испытывали... — недоговорил.
Но отец понял, о чем он молчит...
— Меня как испытывали! Срам я принял... — наклонился к сыну. — Попысался я...
Мальчик сочувственно ухватился за отцовский рукав.
Но тотчас вспомнил еще одно.
— И Танаса будут испытывать?
— Нельзя без этого!
— Тогда я ему скажу!
— Скажешь — вусмерть разобидишь ни за что! Как же это — тебе испытание истинное, а ему будто шутейное!
Андрей примолк и снова занялся едой. Отец тронул его лоб ладонью.
— Гляди-ка! Набегался по морозу, и хоть бы что!
— Я крепкий!
Отец улыбнулся.
— Я Танасу говорить не буду, — снова начал мальчик, — только пусть его не мучают так... Ты сам знаешь как!..
— То не в моей воле, — отвечал князь твердо. — То законы ратного братства. Дружинник вольный — это тебе не холоп оружный, не горожанин с мечом! Дружина за князя животы свои кладет, не щадит жизней своих; но и князь дает волю дружине — сладкий кус, и питье хмельное, и забавления буйные. Свои волости у дружины вольной, и не след, грех нарушать их!..
— А я думал, — проговорил мальчик чуть возбужденно, — я думал, это Александр сам... нарочно... и что ты его накажешь за это... и что тогда я скажу, что не надо наказывать его из-за меня... потому что это все равно что судьбу мою наказывать! Нельзя ведь наказать свою судьбу или убежать, спрятаться от нее... Но я понял, сейчас понял, можно не бояться своей судьбы!..
Отец смотрел на маленького сына огромными своими глазами, но теперь они не казались замершими, ожили совсем и выражали изумление почти радостное, боль и восторг... Но маленький Андрей, увлеченный словами, внезапно и с такой верностью явившими его смутные доселе мысли, не приметил отцовского взгляда...
Вошел Александр, быстрыми широкими шагами подошел к младшему брату, шлепнул сильной жесткой рукой по плечу. Но ласково заговорил и виновно;
— Миленький! Чика!..
Андрей посмотрел на отца. Отцовские глаза теперь смеялись. Александр увидел этот блеск веселый.
— За муки княжича казнишь ли меня, князь? — поклонился отцу. Чертушки озорные так и заходили в Александровых глазах.
— Ступай отсель! — Отец махнул на него рукою. — Жених! Перед тестем хоть не паясничай, не срами меня!
Александр еще поклонился и послушно ушел. Но Андрей знал, что отец на Александра не сердится.