На этот раз она читала историю странную, изложенную красивыми длинными стихами, и начала она не с начала, однако Андрей все понял. Речь шла о древнем языческом царе Приаме. Его город Трою осаждал могучий богатырь Ахиллес. И Ахиллес в поединке убил храброго Гектора, сына Приама. И старик Приам отправился ночью в шатер Ахиллеса, за городские стены, — просить дозволения взять тело сына для погребения...
Впервые Андрей слышал такое. Он телесно ощущал волну теплоты, поднимавшуюся в его груди. Он уже не выдерживал. Он знал, что при Ефросинии он может дать себе волю, и слезы горючие хлынули из глаз на щеки. На мгновение он раскрыл глаза широко-широко и поднес сжатые кулаки к глазам... И снова — закрыл, и снова — раскрыл глаза, голубые, солнечные, пестрые. Слезы усилили голубизну, высветили темные крапинки и золотистые колечки вокруг зрачков...
«Что мне до этого? — думалось, будто в горячке. — Это, должно быть, сказка... Это вымысел!.. Но отчего же мне так больно от этого вымысла, отчего? Даже когда узнал о смерти брата родного, не было ведь так больно, не было! И мученическая кончина святого Андрея Боголюбского не потому ли так трогает сердце, что изложена словами соразмерными и ладными?..»
— Отчего так больно, отчего? — произнес тихо, вполголоса.
Она услышала, посмотрела на него, помолчала, не ответила и стала читать далее с еще большей выразительностью и торжественностью...
Но это была последняя их встреча. На другой день отец позвал его в свои покои. Сказал, что занятий с Ефросинией более не будет, она приняла решение о пострижении и вскоре покинет княжеский дворец... Отец понимал, что весть эта горька для сына. Поцеловал его в маковку. Сказал, что монастырь — лучший путь для вдовы, путь спасения души... И все отводил взгляд, не смотрел на Андрея...
Они думали о разном и таились друг от друга. Ярослав рад был, что дочь Михаила Черниговского наконец-то покинет его, Ярослава, дом...
«Почему она приняла это решение? — думал Андрей. — Неужели испугалась своего признания о Феодоре? Неужели могла подумать, будто я проговорюсь отцу, выдам ее? Или она давно хотела уйти?..»
Он чувствовал, что уход ее как-то связан и с ним самим, но как, не мог понять...
«Грустно мне без нее станет...» — подумал.
И тотчас новая мысль обожгла рассудок: о книгах!
«Теперь у меня не будет книг! Но как же это? Я без книг не смогу!.. Что же делать? Спросить отца?.. Попросить... Да!..»
И вдруг, словно по Божьей милости, отец сказал ему, что Ефросиния велела почти все свои книги передать Андрею!
Тотчас оживилось лицо мальчика улыбкой.
— Ты беги, Андрейка, к себе. — Отец тоже улыбнулся. — Сейчас книги принесут в твои покои.
Андрей и вправду кинулся бежать. И пусть отец посмеется над ним, всё равно!
Четверо слуг принесли книги в особом золоченом — по красному лаковому полю — заморском сундуке. Он приказал внести сундук в спальный покой и поставить у стены, чтобы он мог видеть с постели.
А пока раскрыл сундук, поднял крышку нетерпеливо... Здесь ли та книга греческая — о Приаме, Ахиллесе и Гекторе?.. Книга была здесь. И было известно имя человека, написавшего ее в стародавние еще времена, — Гомер. Но это не было писано рукою Гомера, а лишь переписано прилежным переписчиком. Андрей перетащил книгу на постель, прислонил к подушке, лег ничком и, подняв голову, подпер щеки кулачками сжатыми. Ушел в книгу... Повествование о поединках древних богатырей сменилось пространным описанием путешествия полководца Одиссея...
Анка вошла, всплеснула руками, когда он, услышав ее шаги, повернул голову и кулачки опустил. Она еще не успела ничего сказать, а он сам проговорил голосом, каким, на его слух, отец говорил со слугами:
— Ступай, позови мне Льва, и приходите оба!
Она хотела было что-то сказать, но вышла послушно. Скоро возвратилась. И Лев шел рядом с ней.
Андрей сидел на постели, свесив ноги. Книга бережно была прислонена к подушке.
— Ежели что случится с моими книгами, — сказал, — слова более не услышите от меня, ни злого слова, ни доброго. Будто глухонемому будете служить!..
И с тех пор книги обретались в полном бережении от мышей и мошек, бескрылых и крылатых.
Облик златоволосой красавицы побледнел в душе мальчика, книги словно бы отделились от нее, сделались целиком его книгами... Он даже не простился с ней; отец сказал, что этого нельзя... Но догадался ведь отец, что Андрею хочется с ней проститься!.. Но не позволил. И сказал такое странное: