Внезапно затянувшийся девичник подрывал мою стройную репутацию взрослой и серьезной женщины, достойной руки финансиста. Загадочные дела в Нью-Йорке не объясняли причин, по которым я не предупредила об отлете. А «прости милый, но тут ЧП» грозило вмешательством, ибо Марк как раз из тех мужчин, которые готовы в случае чего подставить крепкое плечо попавшей в беду даме. И это первый раз, когда я готова пожаловаться на данную привычку.
Кажется, я пролежала без сна не меньше трех часов, прежде чем услышала скрип двери и тихие шаги. Подумав, пришла к выводу, что прикидываться спящей смысла нет, и села. Джошуа стоял у окна без рубашки, но в тех же брюках, что накануне. Не похоже, чтобы он пытался уснуть.
Поддавшись необъяснимому порыву, я плотнее закуталась в плед, слезла с дивана и приблизилась.
— Ты не спишь, — попыталась завязать разговор.
— Ты тоже, — ответил он.
Из окна открывался замечательный вид на огни Нью-Йорка. И мы — над ними. Только отчего-то чувство превосходства не приходило. Скорее наоборот: создавалось ощущение, что мы зависли в пространстве надо всей этой красотой, неспособные двинуться. И вдруг показалось совершенно естественным признать, что и мне непросто переворачивать эту страницу прошлого. Отрицать, что Джош был и останется важной частью моей жизни — бессмысленно. А нас уже давно ничто не связывает, кроме необходимости развестись. Одна подпись — и новой встречи не будет. Останется только читать в газетах о достижениях друг друга, а однажды рассказать обо всем внукам, шокировав тех до глубины души. Но сейчас мне нужно его согласие, если я не хочу все разрушить!
— Так продолжаться не может, — тихо проговорила я, подтягивая плед выше в защитном жесте. — Нам обоим следует подписать документы и жить дальше, строить что-то новое, не оглядываясь на прошлое.
И, набрав в легкие воздух, наконец, призналась:
— Я выхожу замуж.
Аргумент в лице Марка я берегла как последнее средство. Мне вовсе не хотелось признаваться в том, что я до последнего трусила приехать и попросить развода. Но теперь уж плевать на гордость! У меня по-настоящему серьезные отношения, и что бы мистер Язвительность ни сказал на это — к черту!
— Ну разумеется, — неожиданно равнодушно проговорил Джош. — Иначе ты бы уже развернулась и уехала восвояси.
— Значит, ты хотел, чтобы я уехала? — опешила я.
То есть заставляя меня раздеться в кабинете, он надеялся, что я свалю в закат ни с чем?!
— Ты всегда сбегала при малейших трудностях. У меня нет причин думать, что это изменилось. А значит, существует что-то еще более страшное. Например, необходимость признаться перед знакомыми, сколько лет ты не можешь решить свою малюсенькую проблему с разводом, и прослыть тряпкой. Ведь ты сделаешь что угодно для сохранения репутации хорошей девочки. Так было всегда.
Я мрачно взглянула на профиль Джошуа и поняла, что пощады можно не ждать. Задушевного разговора, на который я столь смело рассчитывала, не предвидится.
— Я более чем уверен, что твой жених бы мигом облысел, узнай он, сколько «ошибок молодости» за плечами у его избранницы. Наверняка самое недостойное действие в его жизни — переход улицы в неположенном месте.
— Хочешь, чтобы я сказала, что он ни в чем не похож на тебя? Так вот ты не ошибся: он ни в чем не похож на тебя. Он добрый и никогда меня не обидит.
— Прискорбно слышать.
— Что он меня не обидит?!
— Что ты считаешь себя нежным цветочком.
— Ах, ну да, и как только я забыла? — вздохнула я театрально. — Ты считал своим долгом ни в грош не ставить ни меня, ни наши отношения, да ты и жениться предложил лишь затем, чтобы почаще вспоминать о моем существовании. Особенно когда очередная девица намеревается залезть тебе в штаны. Впрочем, это не сработало.
В этот момент Джош резко повернулся ко мне и, прищурившись, спросил:
— Смотрю, ты много думала о причинах моих поступков.
— Хочешь, чтобы я вздернула нос и соврала, что не думала о тебе вовсе? — усмехнулась я горько. — О нет, я часто задумывалась о том, что сделала не так. И каждый раз выходило, что ничего. Разве что слишком многое тебе позволила.
С этими словами я ткнула пальцем в грудь Джошуа и тут же отдернула руку, будто обжегшись.