- Бедный Олег, - тихо произнесла она. - Какие радужные надежды он вынашивал. Но при расставании я вдруг подумала, что нам больше не суждено увидеться. Потом он не вернулся, и мне все стало ясно... - Она говорила по-английски с сильным акцентом.
Пеннифезер разворачивал пачку с маслом. Он появился в доме всего час назад, но, похоже, полностью в нем освоился. Взятую напрокат машину, на которой они приехали из Бордо, решено было спрятать в рощице в четверти мили от дома. Вилли Гарвин нес дозор, невидимый в темноте. Прежде чем пустить вперед Пеннифезера, Вилли и Модести тщательно обследовали местность, изучили обстановку. Когда они решили, что все в порядке, то разрешили Джайлзу сделать ход. Он вернулся и доложил, что мадам Новикова выслушала его и, кажется, поверила всему, что он ей рассказал. По его словам, она не расплакалась, не испугалась, но просто сильно опечалилась.
- Бедный Олег, - снова повторила она. - Спасибо вам, доктор, за все, что вы для него сделали.
- К несчастью, мне не удалось спасти его, - развел руками Джайлз. - Я старался, но увы... Но послушайте, зачем столько хлеба?! Мы не собираемся съесть все ваши запасы.
- Впереди длинная ночь, и вам нужно подкрепиться. Вам двоим и тому джентльмену, что дежурит во дворе. Извините, что у меня ничего нет, кроме хлеба, сыра и мяса. Если бы я знала, что вы появитесь...
- Пожалуйста, не беспокойтесь, - сказала Модести. - Даже если нам придется провести тут несколько дней, мы не станем для вас обузой. Завтра мы во всем разберемся.
- Завтра - это завтра. Вы и так проделали долгий путь и должны поесть.
- Вы очень любезны. Итак, теперь вы знаете, кто такой этот Брунель. Даже если вам кажется, что лучше поскорее отсюда убраться, он разыщет вас на краю света. Поэтому имеет смысл разобраться с ним раз и навсегда.
- Я понимаю, мисс... Я ведь из России, и нам не надо долго растолковывать, что к чему. Я не думаю о бегстве.
- Вы храбрая женщина, - сказала Модести.
- Нет, мне страшно. Уже год я живу в страхе. Но я привыкла. - Она стала нарезать сыр. - Бедный Олег был так уверен в успехе. Он думал, что найдет этого Брунеля в Африке, обо всем договорится и мы разбогатеем. Но я боялась, что КГБ не простит нам побега, что их агенты нас убьют. - Она положила нож, посмотрела на Модести и спросила: - Если появится Брунель, что вы будете делать?
- Он не появится в одиночку, - ответила Модести. - По крайней мере, с ним будут двое. Мы надеемся перехватить их до того, как они войдут в дом, так что вы узнаете обо всем, когда дело будет сделано.
- Вы хотите их убить?
Модести заколебалась, не зная, как отреагирует мадам Новикова на правду, но потом решила не кривить душой.
- Да, скорее всего, это единственный разумный выход.
- Вы тоже так считаете, доктор? - спросила женщина, повернувшись к Пеннифезеру.
Тот провел рукой по своим торчащим в разные стороны вихрам и сказал самым серьезным тоном:
- Это совершенные чудовища, мадам, и мы очень боимся того, что они способны с вами сделать. Как уже объяснила вам эта молодая особа, полиция не может постоянно держать вас под наблюдением и они лишены возможности арестовать Брунеля за намерение. А когда он совершит убийство, уже будет слишком поздно. Так что у нас иного выхода нет.
- Доктор, кажется, не сторонник таких крутых мер, - заметила женщина, обращаясь к Модести. - Он хотел бы найти другой способ, но его не существует. Понимаю... - Она взяла в руку нож, потом сказала: - Я и сама без жалости поубивала бы их. Олег никогда никому не причинял зла. Правда, он воевал, но это другое дело.
- Они хотят координаты залежей золота, - сказала Модести. - Вам они известны?
- Да. Олег сообщил их мне. Но я не скажу их никому, даже доктору. Я обещала Олегу...
- Мы понимаем. Но нас не интересует месторождение, потому нaм не нужны и координаты.
Женщина стала нарезать мясо, потом вдруг остановилась и спросила Пеннифезера:
- А вы их не знаете? Олег не успел сказать вам про них перед смертью?
Модести попыталась подать знак Пеннифезеру. Инстинкт шептал ей, что лучше не говорить никому о том, что он знает координаты. Даже вдове Новикова. Это знание опасно. Но Пеннифезер не обратил на Модести никакого внимания и как ни в чем не бывало сказал:
- Можете не волноваться, мадам. Он, правда, пытался это сделать, но у него ничего не вышло. Он был в бреду. Он что-то бормотал по-русски, но я не знаю этот язык.
Мадам Новикова продолжала медленно, но методично нарезать мясо. Модести попыталась скрыть свое удивление. Неужели Джайлз и впрямь способен на притворство? Потом она увидела его взгляд, устремленный на русскую женщину, и все поняла.
Новиков заплатил жизнью за свою тайну. Эти координаты были единственным наследством, которое осталось у его вдовы от него. Вряд ли она могла как-то этим воспользоваться, но все же это было ее главным достоянием. Если бы она поняла, что об этом знает кто-то еще, то понапрасну расстроилась бы. Джайлз и так принес ей печальные новости и не хотел сыпать соль на рану. Совсем недавно он сказал, что отлично умеет притворяться, что ему приходилось делать это с больными... Модести поняла, что он сказал правду. Он притворялся с той убедительностью, которую могла породить его неискушенная натура.
Женщина сняла кофейник с плиты и стала разливать кофе по кружкам.
- Надо бы позвать того джентльмена, - сказала она.
Джайлз встал, чтобы выполнить ее пожелание, но Модести покачала головой.
- Нет, Джайлз, - сказала она, а потом обратилась к хозяйке. - Вилли должен отдежурить свое, а потом я его сменю. Тогда он и поест.
Женщина заволновалась.
- Это нехорошо, - сказала она. - Там так холодно. Пусть выпьет хотя бы кофе и согреется. Давайте я отнесу ему кружку.
- Вам не следует выходить, мадам, - сказала Модести. - Лучше я отнесу ему сама. И захвачу заодно и свою кружку, если вы не возражаете. - И она встала, взяв куртку.
Она была рада оказаться на свежем воздухе. Не без смущения она отметила, что никак не может проникнуться симпатией к вдове Новикова. Для этого требовалось сделать над собой усилие. Возможно, все было в каком-то бесстрастии, в отстраненности, с которой двигалась и говорила эта женщина. Джайлз, правда, отнесся к этому совершенно спокойно. Модести поморщилась, словно упрекая себя за неспособность настроиться на правильную волну, и вышла на освещенный лунным светом двор.