— Послушайте, — неожиданно прервал его размышления Джайлз, — вообще-то я вышел подумать о камнях в желчном пузыре миссис Леггетт, если, конечно, это действительно камни, — так что не обращайте на меня внимания. Входите внутрь, дверь не заперта.
— Благодарю вас, — сказал Таррант, — возможно, мы еще увидимся. Надеюсь, размышления о камнях в желчном пузыре дадут положительный результат.
— М-м-м, если это действительно камни, — задумчиво повторил Джайлз.
Таррант отворил дверь, и только в этот момент понял, до чего ему хочется снова увидеть Модести.
Адриан Чанс стоял у окна в номере фешенебельной лондонской гостиницы «Дорчестер» и наблюдал за потоком машин на улице. Руки его были напряженно сложены на груди. Жако неподвижно сидел в кресле и немигающим взглядом смотрел на спину Чанса. Брюнель полулежал на софе, лениво перелистывая утренние газеты.
— Ты только скажи, и больше от тебя ничего не требуется, — голос Чанса звучал глухо, — дай нам сорок восемь часов, и они покойники.
— Понятно, — Брюнель продолжал просматривать газеты, — допустим, тебе это удастся. Что нам это даст?
Чанс повернулся и, с трудом подавляя ярость, тихо прошипел сквозь зубы:
— Они будут покойники, разве этого не достаточно?
Брюнель с любопытством посмотрел на него.
— Не понимаю тебя, Адриан. Как ты себе все это представляешь? Блейз и Гарвин болтают ножками на райском облачке или скрежещут зубами в кипящей смоле ада? По-твоему, это месть?
— Тогда дай нам семьдесят два часа, — настаивал Чанс, — и мы прикончим их медленно. Двадцать четыре часа в аду, и только потом желанная смерть.
Жако одобрительно хмыкнул. Брюнель снова уткнулся в газеты.
— Если бы ты мог гарантировать мне, что в результате мы вернем содержимое сейфа, я не задумываясь позволил бы тебе все что угодно. — В голосе его чувствовалось еле скрываемое раздражение. — Но, увы, уже поздно. Фирма Тарранта наложила на все лапу. Им достался ценный трофей, но, к счастью, на нас там нет никакого компромата.
— Неужели ты допустишь, чтобы им все сошло с рук!
Брюнель отбросил газету и закрыл глаза.
— Им это уже сошло с рук. Когда ты наконец станешь реалистом, Адриан?
Адриан Чанс слегка побледнел, рука, приглаживавшая волосы, чуть дрогнула.
— Извини, — он пожал плечами и кисло улыбнулся. — Хорошо, мы все оставляем как есть. Отправляемся домой?
— Ничего подобного. Не все. Надо подумать, как использовать одну сообразительную головку.
— Использовать Блейз? — Чанс резко повернулся, во взгляде его читалось недоумение.
— А почему бы и нет?
— Да потому, что она никогда не станет с тобой сотрудничать! И не только с тобой, ни с кем.
Чанс жестикулировал с беспомощностью человека, страстно желающего доказать очевидное.
— Я не говорю о сотрудничестве, — примирительно произнес Брюнель, — я говорю о том, каким великолепным исполнителем она могла бы быть.
— Исполнителем? Для тебя? Абсурд!
— Думаю, мы можем заставить ее делать то, что нам нужно, не разрушая при этом тех ценных качеств, которые я желал бы в ней сохранить. Безусловно, для этого потребуется весьма тонкий и очень специфический метод обработки сознания.
— Обработка сознания… — пробормотал Чанс, и впервые с той роковой ночи с него спало напряжение.
Он смотрел перед собой невидящим взглядом, на лице появился голодный волчий оскал.
— О Господи, как бы я этого хотел, Брюнель! Я хочу, чтобы эта сука лизала мне руки!
Брюнель бросил на него короткий взгляд.
— Не хочется лишать тебя удовольствия, Адриан, но чрезмерное подавление сознания может повлиять на качества, которые интересуют меня в Модести. Поэтому не пытайся достичь своей цели за мой счет, ясно?
— Как ты намерен заполучить ее? — спросил Жако.
— Для начала нужно с ней встретиться, — спокойно сказал Брюнель, — заманивать ее придется очень осторожно, деликатно, но у меня есть соображения. Не забывайте, на сцене еще есть Пеннифезер, так что, возможно, в качестве приманки я использую проект Новикова. Двух зайцев одним выстрелом — что может быть приятнее.
— Ты по-прежнему считаешь, врач что-то знает? — спросил Жако.
— Уверен, — ответил Брюнель, — возможно, сам он этого не осознает, но знает, знает! Умирающие всегда пробалтываются. И Новиков не был исключением, он бредил, а кто слышал его бред? Доктор Джайлз Пеннифезер.
Послышался стук в дверь, и на пороге появилась Лиза. На ней был черный костюм с золотой брошью на лацкане и белая блузка, через руку перекинуто замшевое пальто. На лице ее играла бессмысленная улыбка, столь характерная для нее в обществе этих троих мужчин. Пожалуй, лишь Брюнель понимал, что это чисто рефлекторное.