Она вспомнила, как, продемонстрировав ей свое могущество, Таррант внезапно изменил тактику и отказался от силового давления, разом лишившись всех своих преимуществ. Этим он буквально покорил ее, чего невозможно было добиться никаким принуждением. Невероятная интуиция подсказала ему тогда, что это единственный способ привлечь ее на свою сторону.
Таррант. Талантливый человек. Очень жесткий, а когда того требуют обстоятельства — безжалостный. Часто она выполняла для него задания добровольно. Но все это уже в прошлом. Таррант старел, и в той невидимой войне, которую он вел уже много лет, подобная безжалостность постепенно выходила из моды, потому что неизменно диктовалась необходимостью и никогда не была самоцелью.
Иногда возникали ситуации, когда ему приходилось приносить в жертву платных агентов, но он всегда старался свести потери к минимуму и берег своих людей. Он был безжалостен с точки зрения морали прошлого века, но так же по-старомодному честен и верен своему долгу. Модести Блейз стала его другом, а это означало, что он больше не может подвергать ее риску.
Модести остановила шлифовальный круг и осмотрела отполированную грань. Мысли ее переключились на Брюнеля. Все еще только начинается, она чувствовала это, и если в разговоре с Таррантом ни словом не обмолвилась о своих предчувствиях, то только чтобы лишний раз не волновать его. Хочет она того или нет, но что-то должно произойти. Обостренный годами непрерывного риска инстинкт подсказывал ей это.
А какая, собственно, разница? Жизнь швыряет ее из схватки в схватку, это неизбежно, и Модести уже смирилась со своей судьбой. Скитаясь в детстве по Ближнему Востоку, она прониклась фатализмом его народа.
На все воля Аллаха. Так там, кажется, говорят?
Некоторое время Модести сидела неподвижно, лениво размышляя о том, как и когда ей снова придется столкнуться с Брюнелем, затем решительно выбросила из головы все лишние мысли и начала готовить к полировке следующую грань камня.
Прошло шесть дней. Полуденное солнце с трудом пробивалось сквозь серые осенние тучи, в комнате было почти темно. Когда зазвонил телефон, Джайлз приподнял голову и с вызовом посмотрел на телефонный аппарат. Тот прозвонил три раза и замолчал. Джайлз удовлетворенно хмыкнул.
— Нам бы следовало как-то распутаться, дорогой, — сказала лежащая рядом с Джайлзом в кровати Модести. — Если я потянусь сейчас к телефону, одному из нас будет больно.
— Но он же замолчал.
— Зазвонит снова.
— Ну и что? Можно не обращать внимания.
— Только не на этот звонок.
Телефон снова прозвонил трижды и замолчал.
— Я тоже расстроена, Джайлз, — сказала Модести, — но любовью мы можем заняться и позже. Слезай, это Уилли, а он никогда не звонит по пустякам.
Джайлз обиженно уткнулся носом в стену. Модести перевернулась на живот и, услышав звонок, быстро подняла трубку.
— Слушаю тебя, Уилли.
— Я подумал, что мне следует позвонить, Принцесса, — прогудела трубка голосом Уилли. — У тебя есть минута?
— Конечно. В чем дело?
Джайлз повернулся, сел и провел Модести по спине ладонью. В глазах его появился профессиональный интерес.
— Три дня назад в «Тредмилл» перед самым закрытием пришла девушка, — сказал Уилли. — Она была очень расстроена, с трудом сдерживала слезы, ну и все такое. Приехала из Швеции, пробыла в Англии несколько месяцев и собиралась возвращаться домой. По дороге в аэропорт ее машина налетела на дерево, загорелась. Все ее вещи, деньги и документы пропали. Сама она только слегка ушиблась. Спросила, нельзя ли у меня переночевать, чтобы утром она могла пойти в полицию, а уж они свяжут ее с посольством, и все уладится. Это я тебе вкратце пересказал ее легенду.
— Легенда? — Модести перевернулась на бок.
— Да. Девица очень красивая, но довольно странная. Белые волосы.
Модести напряглась.
— Альбинос? Та, о которой нас предупреждал Фрейзер?
Джайлз просунул ей руку под живот, прижал палец к бедру и громким шепотом сказал:
— Ха, ты знаешь, а у тебя только что участился пульс.
— Больше некому, — гудел в трубке Уилли, — второй такой не найти. Говорит, что ее зовут Кристина, но это ничего не значит.
— Что было дальше?
— Я подыграл ей. Пустил на ночь в одну из свободных комнат. Перед тем как ей отправиться в постель, мы пропустили по паре рюмочек, и за это время она раз десять сообщила мне, как я добр. В ответ я пообещал заняться утром ее машиной, точнее — тем, что от нее осталось. Сказал, что она может оставаться у меня до тех пор, пока не свяжется со своими предками в Швеции и те не вышлют ей деньги. Она не сопротивлялась. Чувствуется опыт: так умудрилась все обставить, что, если бы я не знал, кто она такая, можно было бы подумать, будто я сам подсказываю ей, чего у меня просить и как себя вести.